Аксель Сандемусе - Оборотень

Однажды мне захотелось сказать Яну одну вещь, я нашла его в хлеву, где он рубил турнепс для коров, он весь вспотел от работы. Двое наших работников болели гриппом. На Яне был грязный комбинезон, на голове — носовой платок с узелками на углах.

Он сел на ящик и посмотрел на меня. Потом смахнул какую-то соринку с лица и спокойно сказал:

— Лучше не говори этого, Фелисия.

Конечно, он не знал, что именно я хотела сказать ему. Это совершенно исключалось. Я заговорила о другом, и мы пошли взглянуть на теленка, который родился ночью под моим присмотром. Теперь он был сухой, хорошенький, и ножки его немного разъезжались в стороны. Мы с Яном еще немного поболтали, обнялись на прощание, и я ушла, а потом оказалось, что он был абсолютно прав. Мне не следовало говорить то, что я хотела сказать. Ян меня не удивляет. Но мне непонятно, как я, такая самостоятельная и своевольная, с радостью подчиняюсь ему. Однажды мы с ним пришли купаться в одной заводи, я была счастлива, как никогда, он, точно ребенка, понес меня на руках в воду. Я блаженствовала и потому страшно рассердилась, когда он неожиданно бросил меня в воду, которая оказалась гораздо холодней, чем я думала…

Я смотрела на тлеющие в камине угли и не хотела ничего у него спрашивать. Когда-нибудь я пойму, что он имел в виду, думала я. Как правило, со временем я это понимала. Однако вопрос вертелся у меня на языке, и я не удержалась, но спросила совсем о другом:

— Почему ты решил, что я здесь?

Он скинул домашние туфли и внимательно разглядывал пальцы на ногах. Они у него самые обыкновенные.

— Иногда ты мог бы говорить мне немного больше, чем говоришь, Ян.

— Хорошо… Вот тебе небольшой отчет. — Он был слегка удивлен. — Мне не спалось. И я решил пойти к тебе, потому что у тебя мне иногда бывает легче заснуть… Но тебя не оказалось в твоей комнате. Я вернулся к себе и лег, но тогда я услыхал, что ты здесь, и через некоторое время спустился к тебе. Я что-нибудь упустил, Фелисия?

— Не заставляй меня плакать, негодяй!

Он встал и вышел из комнаты. Звякнуло стекло, вскоре он вернулся, захватив себе виски с содовой; оно было темно-коричневое. На Яна это не похоже. С отсутствующим видом он молча сделал несколько глотков, я видела, что алкоголь уже подействовал на него. Он не привык к крепким напиткам. Откинув голову, он вылил в рот последние капли и засмеялся надо мной. Просто засмеялся надо мной. Потом сказал обычным голосом:

— Кончай свою всенощную по братьям, Фелисия. Уже скоро четыре, и я вижу, что тебе холодно.

Я пошла за ним, словно пристыженная школьница, и там, на лестнице, остро, как никогда, вспомнила нашу с Эрлингом встречу двадцать три года назад — мы тогда тоже вместе поднимались по лестнице.

В ту ночь Ян напугал меня, это было единственный раз. Он набросился на меня, точно ландскнехт в завоеванном городе, который, бряцая оружием и скрипя кожей, бежит из комнаты в комнату в каком-нибудь доме, пока наконец в последней комнате не находит девушку…»

Вечером Эрлинг рано ушел к себе и лег. Немного позже Фелисия зевнула и собрала свое рукоделие. Она устала и сказала, что хочет спать. Вскоре послышался слабый шум воды — это она набирала ванну. Ян тоже поднялся наверх и прошел к себе, он принимал ванну сразу после работы.

Фелисия вышла из ванной голая и на цыпочках пробежала по широкому коридору в свою комнату. Быстро накинув ночную сорочку, она, блаженствуя, забралась в кровать и даже подосадовала на себя, что засыпает, не успев насладиться своей удобной постелью. Ей сразу же приснился сон: она шла летом по еловому лесу, пахло хвоей, теплое солнце ласкало кожу. На ходу Фелисия, немного откинувшись назад, поддерживала руками груди, от этого у нее возникло чувство приятного равновесия. Хорошо в двадцать лет идти голой по Японии. Японцы, бедняги, были заняты на работе в такую прекрасную погоду, лучше бы они были с нею в лесу и тоже наслаждались этим замечательным днем. Вдруг у нее защекотало левую руку, она остановилась и увидела, что кожа на руке вздулась, лопнула и оттуда высунула голову коричневая жареная рыбка. Фелисия ухватила ее за жабры и вытащила наружу, ей было приятно, но она не знала, что делать в полдень с этой маленькой жареной форелью. В растерянности она положила форель на траву и пошла дальше. Лес расступился, и впереди показалась Фудзияма со своими острыми и в то же время плавными линиями. Небо стало более синим и высоким после того, как Ян заставил русских и американцев общими усилиями приподнять его. В точно такой же солнечный день им позвонил по телефону Бог и сказал, что хотел бы поговорить с Яном.