Николай Нароков - Могу!

— Вы ничего не смогли сделать! — все еще вне себя дергалась и выкрикивала она. — Вы не могли справиться даже с Юлией Сергеевной! Вы, великое «могу»!.. Ах, как все было подготовлено! Как умно и блестяще я все подготовила! Вы когда-то восхищались тем, как я провела дело со шведским железом!.. А это ваше дело я провела лучше: тоньше, находчивее, дальновиднее! Ведь каждая мелочь была предусмотрена, все было учтено! Георгий Васильевич убит, Виктор под судом, и ему не выкарабкаться, а ей самой грозит тюрьма за соучастие… Под нею не осталось ни одной точки опоры, даже признака точки опоры не осталось! Беспомощна, совсем беспомощна!.. А вы приходите и спасаете ее! Вы помните, что я вам говорила? Все помните? Вы увозите ее, но не даете ей успокоиться и все время пугаете: вот-вот ее выследят! Вот ее почти уже выследили! А вы опять спасаете, опять увозите! Да, ведь вы же в ее глазах должны были стать героем, рыцарем, преданным другом! Заботливый, нежный, полувлюбленный… Ух, как блестяще можно было все разыграть! Да она сама не заметила бы, как потянулась бы к вам и… Может быть, даже влюбилась в вас! Вы хотели, чтобы она сама пришла к вам? Пришла бы! Сама! Не только покорная, но и покоренная! Ведь она каждый миг чувствовала бы, что и она, и ее жизнь связана с вами, только с вами! Понимаете вы это? Или вы ничего не понимаете? Ведь она всю себя потеряла бы и пришла к вам! Если не из любви, то из благодарности, а пришла бы!.. Беспрекословно, даже с радостью! А вы… Вы ничего не сумели! Ничего не смогли! «Могу»? Пустопорожнее это ваше «могу»! И я… Мне хочется плюнуть на него!

Ив видел, как сильно все натянулось в ней и как страсть, похожая на безумие, овладела ею. Голос срывался, пальцы тряслись, глаза горели. Но он видел также, что она уже слабеет, обессиленная своим исступлением. И только какой-то кнут все еще взбадривал ее и гнал дальше.

— Вы, кажется, рады моей неудаче? — наконец выговорил он.

— Рада? Нет, больше, неизмеримо больше! Я в восторге!

— Чему же вы рады?

— А вот тому, что ваше «могу» — пуф! Вы говорите мне, что оно — великая сила, которая пришла, чтобы покорить мир! Начало новой эры, эры «могу»! И я верила! Изо всех сил не хотела верить, оно было мне отвратно, ваше «могу», я ненавидела его, но я в него верила… Вы меня подавляли, и я поддавалась! Не могла не поддаваться!.. Дура! Дура! Ведь теперь я вижу, что ваше «могу» — пузырь на болоте: вонючий, но не ядовитый! Дунуть и — нет его! Оно — ваш миф, оно — ложь! Оно куцее! По его дороге никуда не пойдешь: два шага, а дальше — стоп! И не потому стоп, что кто-то не пускает дальше, а потому, что дальше идти некуда. Воробья сдавили, шведское железо купили, неугодного кандидата в мэры провалили, а дальше — некуда! В два шага вся дорога пройдена, а за нею — запрет! Черта, предел, граница!

— Граница? — презрительно усмехнулся Ив. — В чем она? Где?

— Вы ее не знаете! Вы ее еще не знаете! Вы так ушли в свое «могу», что даже границы не видите! Вы, может быть, умрете, а ее так и не увидите… А вот я… — у нее слегка сдавило горло, — а вот я уже вижу!.. Знаю! — почти с воплем вырвалось у нее. — Есть черта, через которую переступить нельзя! Она — предел, и тот, кто переступает через нее, гибнет… Я этого не знала, всю жизнь не знала, всю жизнь была уверена, что нет ничего, что бы… что бы — «Не смей!» А оно накоплялось во мне… С каждым моим подлым шагом накоплялось, и вот… накопилось! Оно… Оно… Оно уже — через край! — в бессилии и в отчаянии выкрикнула она.

— Зачем вы вспоминаете то, что ушло? — пренебрежительно усмехнулся Ив. — Оно уже пережито и ушло.

— Ложь! Ничего не бывает пережито! Прожито — да, но пережито — никогда! Все остается там, внутри! — показала она на грудь. — Оно лежит там и молчит, но не умирает. А когда наступает его минута, оно поднимает голову и говорит: «Я тут!»

— Вам доставляет удовольствие бередить рану?

— Удовольствие? Как вы глупы! Вы на редкость глупы, вы ничего не понимаете и ничего не умеете видеть! Вы ведь тоже куцый! Знаете ли вы, что вы куцый!

— Вы стали очень строги ко мне! — скривил губы Ив.

— Ваше «могу» даже не ложь! — охваченная своим неистовством, не могла остановиться Софья Андреевна. — Оно даже не ложь, оно — пустышка! Орех-пустышка! Твердый, крепкий и… пустой! А я думала, что в нем есть ядро, и думала, что я тоже могу! Могу? Нет, не могу! Не могу! Не могу!

— Да, я вижу, что не можете!

Фраза была простая, и Ив сказал ее просто, но Софья Андреевна не вынесла ее.

— Что вы видите? Что вы видите? — хрипло выкрикнула она и рванулась было с места, но сейчас же почувствовала, сил у нее почти нет, и даже рвануться она не может.