Александр Казанцев - Школа любви

Осип был дома, отсыпался после ночной смены. Открыл нам — сердитый спросонья. И долго думал — впускать ли, почесывая крепкими когтистыми пальцами грудь, поросшую рыжеватыми волосами. Был он низкоросл, стоял босиком, в длинных черных трусах, из которых торчали тощие, но жилистые ноги. Струя холода, текущая понизу, выпростала его, наконец, из полусна, понял он, что прошусь я на квартиру и обещаю платить регулярно.

— На хрен мне деньги твои? Я в литейке нормально заколачиваю, — сказал, зевая и закидывая при этом голову с глубокими залысинами, образующими уже плешь.

— Слышь, Осип, студентик бутылку поставить обещал. Сегодня! — поспешил выложить козырь Саня, приплясывая от нетерпения, едва не выпрыгивая из просторных калош.

— Тащи фуфырь, глядишь, договоримся, — помягчавшим голосом сказал Осип, пропуская соседа, а мне указывая заскорузлым пальцем. — Вон там магазин, знаешь? Тащи скорей!

Я принес обещанное, хотел сразу посмотреть, где предстоит, быть может, жить, но Осип и Саня придержали меня на кухне:

— Сперва давай примем!

— Разве такие дела без бутылки решаются? Что ты!..

Возражать я не стал, поскольку самого била дрожь от холодного и сырого ветра. И лишь водкой смягчил огорчение оттого, что, как выяснилось, у Осипа вовсе и не было комнаты, которую он мог бы сдать. Вся квартира была насквозь «проходной»: сперва темноватый коридор, в котором однососковый умывальник и треснутое зеркало, а также кирпичная печка, отдававшая тепло одной стеной в кухню, другой — в комнату. Эта невеликая, «квадратов» шестнадцати, не больше, зато в два окна, комната наполовину перегорожена была большим и не старым еще шифоньером — несомненно, главным убранством этой квартиры, поскольку из мебели в ней были лишь два стола, считая кухонный, несколько табуреток да тумбочка со стоящим на ней репродуктором.

— Вот здесь постель и организуем. У меня старая бабкина кровать есть, в сенцах стоит, — сказал Осип, указывая за шифоньер. — Крепкая койка, с женой не развалишь! А она тебе как — жена?

— Какая разница? — буркнул я, вовсе не наученный горьким опытом. Подсознательно, может, и желал, чтоб сорвалось…

— Ясно море! Да нам без разницы, правда, Саня? — засмеялся хозяин, и я только тогда понял, что он вовсе не намного старше меня, лет на десять, не больше. Потому и решил держаться с ним строже, суровей.

— Мне вообще-то комната нужна, а не угол за шкафом.

Осип искренне огорчился и встревожился, что мы с ним не сумеем поладить:

— Не бухти, Костя! Квартиру теперь тебе не сыскать, раньше надо было думать.

— А если и найдешь — так сдерут три шкуры! — поддержал его Саня и закашлялся. Еще тогда я приметил, что глаза его при возбуждении становились какими-то ненормальными вовсе, горящими, но не придал этому особого значения.

— А я с тебя только вшивую десятку в месяц брать буду для приличия: на три фуфыря мне хватит и ладно! Не в деньгах интерес, теснился бы я из-за этого говна… — уж теперь-то сомнений в искренности Осипа у меня и возникнуть не могло, даже голос его дрогнул. — Одичал, понимаешь, один-то, даже страшно бывает, потому чаще в ночную смену хожу. Ты, Костя, это учти, ясно море: трижды в неделю ночевать не буду!

— Соглашайся, бляха-муха, лучше не найдешь! — высохшей рукой хлопнул меня по плечу Саня, и глаза его загорелись еще пуще, еще сильней закашлялся он.

— Завтра и переселяйся, к вечеру, а на ночь я вас одних оставлю, будьте как дома, — просительно сказал Осип. И этим добил меня окончательно.

— А зимой тут не холодно? — решил я все же осведомиться.

— Так я ж угля выписал кузов! — обрадовался Осип. — На днях с литейки привезу. Натопим — жарынь будет, Африка!.. Ну, что, лады?.. Вот так, ясно море! Теперь мне за фуфырем бежать.

Я пытался отговорить, но он не поддался:

— Брось, Костя, моя очередь. Я в этом доме хозяин, а ты пока гость!

Когда мы остались вдвоем, Саня рассказал, глазами ярко-синими посверкивая:

— Баба у него видная была. Сам Оська плюгавенький, смотреть не на что, а жена — ух!.. Такая — вроде татарочки, чернявая, а по улице идет — все оглядываются… Я на колонку впотьмах пойду, в окне ее увижу, поставлю ведра и любуюсь. Ноги сами к окну ведут… — тут он смутился, явно сказав лишнее. — Я его, бляха-муха, зарезать был готов, когда он бабу свою по ревности колотил.

— Кто? Осип? — удивился я.

— Ладно, проехали, забудем, — одернул себя Саня. — Вот хрен поверишь, а на днях я ее как живую видел.

— Во сне? — уточнил я без особого интереса.