Александр Торопцев - Охрана

Приблизительно так думал Николай Касьминов, сидя перед мониторами и с нетерпением посматривая на часы. Ужинать не хотелось. Зачем «под сухую» набивать желудок? Офицеры все-таки люди терпеливые. Могут и подождать. Ночь еще впереди.

Ждали они до семи часов. Буфет закрылся. Люди разбрелись по этажам, сгруппировались по отделам и другим интересам, многие, правда, расхотели группироваться из-за отсутствия интересов и ушли домой. Еще раньше, почти вместе с генеральным, покинули контору его заместители, главбух со своим замом, затем начальники служб, отделов. Но почти все заместители начальников отделов остались в конторе надолго. И наконец проводы старого года перешли в самую приятную, почти интимную и бурную стадию.

– Теперь можно и нам махнуть и поужинать! – радостно потер ладони Петр Польский и сказал повеселевшему Сергею Прошину. – Калитку и ворота закрой на замки и ступай в комнату. Пора провожать старый год, честно говоря. Они нам три подноса бутербродов оставили. По бутылке «Посольской» на брата. И прочих вкусностей гору. Николай картошку разогревает, ступай!

– Может быть, ты сначала?

– Зачем? Я здесь постою. Ты поужинаешь, меня подменишь. А потом Николай тебя подменит. Мы с тобой чокнемся, в самом деле.

Они в точности выполнили план Польского. Одна бутылка, надежно завернутая в газету, улетела в контейнер для мусора.

Отделы гудели, отсеивая старичков и замужних женщин, у которых дома томились в ожидании малые дети и доверчивые мужья. Остальным гулять нравилось до конца. К десяти часам вечера охранники отправили в контейнер вторую бутылку, а водители малолитражных автобусов затосковали. В подобных случаях их бригаду из четырех человек делили на две части. Двое из них имели право пить, двое бродили по конторе в томительном ожидании для кого-то прекрасного, а для кого-то грустного момента, когда все гуляющие наконец-то соберутся в две группы, сядут в автобусы, и с песней, негромкой, но страстной повезут их ямщики конца XX века по домам.

– Нам еще бутылку «Посольской» скинули! – порадовал охранников Николай, подошедший к стойке. – Десять тридцать уже. Почти все дошли до кондиции. Собираются. Серега, может, останешься, хряпнем еще, а?

– Ладно, останусь. Дома все равно делать нечего.

– Это дело! – Петр Польский разложил на стойке газету с кроссвордом, а Касьминов побежал разогревать картошку.

– Ну, что там, читай?! – Сергей был в настроении, кроссворд оказался легким – и это радовало.

В коридоре раздался неспешный грузный топот.

– Петрович подходит, – угадал Польский. – Хорошо он сегодня принял на грудь, честно говоря!

– А чего теряться-то?

Петрович, совсем толстый, оплывший, с добрым лицом обиженного ребенка, с детскими полными губами, шел, обнявшись с Димкой, гонщиком, тридцатилетним парнем, влюбленным в скорость, в беспредел гоночных страстей, в ревущий сотнями моторов мир, особый мир, куда по билетам впускают только зрителей, и то неохотно.

– С наступающим! – поздравили охранников двое пьяненьких водителей, сели под лимоном в углу холла.

– И вас так же! Римский оратор, Серега?

– Цицерон, что ли?

– О, угадал!

Охранники, уже тоскуя, решали кроссворд, а водители затянули, прямо сказать, не мужской разговор.

– Жена меня достала, Петрович. Что не сделаю, все не так. Деньги приношу приличные – ей мало. Халяву не заначиваю – опять плохо. Выпиваем мы здесь редко, да и не очень-то меня тянет к водке. А ей и это плохо. Сейчас такой скандал закатит. Куда деваться? Ты на двадцать лет старше меня, жизнь прожил. Скажи, разве она права?

– Скифский меч, Серега? – Петр слышал обрывки водительского разговора, видел, как реагирует на него Сергей, старался увлечь его кроссвордом, прибавил звук телевизора. Мудрый он был, бывший подполковник. Всю жизнь с женщинами служил – кому скажешь, сразу и не поверит. А у женщин в жизни такое бывает, ну все, что хочешь и не хочешь бывает в женской жизни. А они с этим, со всем, сразу к начальству. Со слезами, криком, просьбами и с хитрыми взглядами, смысл которых не всегда удавалось понять, даже опытному Польскому. У него их бывало в подчинении по пятьсот человек. «Мне год за три надо было считать, честно говоря. Не посчитали почему-то, – говаривал он не то в шутку, не то всерьез. И жизнь он чувствовал тонко, на бабьем уровне. – Забыл, Серега? – спросил он. – Недавно такое слово в другом кроссворде было. Как его? А…»

– Акинак, что ли?

– О, угадал! Подошло. Смотри, осталось совсем немного, – Польский пытался удержать при себе Прошина, не пустить его в пространство разговора водителей.