Александр Торопцев - Охрана

Петрович и Димка беседовали тихо, но холл был небольшим, десять на десять. Между водителями и охранниками было не больше 12 метров. Слышимость неплохая, а голоса у сидевших под лимоном были басовитыми, проникающие.

Димка, разогретый водкой, видимо, впервые в жизни изливал душу чужому человеку. Боль у него была – любимая жена. Понять он ее не мог. То ли другого присмотрела, то ли по какой-то иной причине, но вдруг разладилось у них что-то. Даже дочка-первоклассница заметила это.

– Ну вот что мне делать?

Петрович слушал его, слушал, а потом каким-то обмякшим голосом заговорил. Да лучше бы он сплясал что-нибудь или спел.

– Что тебе делать – думай сам. У нас же работа не нормированная. Того в аэропорт, этого из аэропорта. Я через это прошел. Двадцать лет с женой жил. Двоих детей вырастили. Мне сорок пять отпраздновали, ей сорок. И вдруг, как серпом по одному месту, или увольняйся, говорит, или я ухожу.

– Средневековая пушка, Сергей, не помнишь? Нет? Картошка уже подогрелась. Иди, начинай третью бутылку. Не хочешь. Мне тоже что-то не хочется. Может, бомбарда, как ты думаешь?

– Может, бомбарда.

– О, угадал! Подошло.

– Другого нашла? – спросил Димка.

– В том-то и дело, что никого она не нашла. Ей от родителей трешка осталась в Марьиной Роще, приезжаю, а ее нет. И детей нет. Уехали. Я поначалу хорохорился, даже записку ее читать не стал. Форс держал полгода. Дурак был.

– Николай, готово? Можно Сергею идти?

– И что теперь?

– А потом дети приехали и говорят: «Мама замуж вышла. Но ты, папа, не бойся. Квартиру она нам оставила. А тебя мы не бросим». Я их слушаю, а у самого слезы на глазах. Почему, спрашиваю их, она замуж вышла? Я же вам деньги высылал. Мы же с вами встречались. Почему?

Петрович, совсем разомлевший от водки и от женской темы, голос потерял, стал нести какую-то чушь. Для нормального мужика даже не солидно о таком говорить. Мол, она ждала, когда он придет. Но ведь не он ее бросил, а она. Значит, она должна к нему прийти, а не он. И в таком духе.

Польский аж извертелся на крутящемся кресле.

И Димка не рад был, что, наговорив о себе, растревожил душу пятидесятилетнего человека, слабого на слезу. Он пытался как-то закончить эту тему, но вырвалось у него совсем уж глупое в данной ситуации:

– И как же вы теперь?

– Никак. Дети сами по себе. Семьями обзавелись. На свадьбе мы с ней как чужие. Она при муже. Я при себе. У нее все хорошо. Так дети говорят. Им сейчас, правда, не до нас. Носятся. Жизнь свою устраивают.

– И что же теперь?

– Сергей, да иди ты в комнату отдыха! Махни с Николаем, чего резину тянуть?

– А теперь, веришь, нет, тоска заела. Приезжаю домой, ничего делать не хочется. Маюсь-маюсь, лягу, простыню холодную пока согрею, наворочаюсь… Да нет, бабы-то у меня есть. И помоложе ее лет на десять. И понаваристее. И все такое. Но это все не то, понимаешь? Не то.

– Ладно, я пошел, – сурово бросил Сергей.

– Давно бы так! – Петр обрадовался и по селектору сказал: – Коля, принимай!

– Мне только она нужна. Я бы сейчас в кино с ней ходил, а то и в театры. Она любила театр. Мы даже на Таганке бывали. А потом то одно, то пятое, то десятое. Работа, деньги, дети… Дурак я, понимаешь? Она и в записке об этом написала. Я ее недавно только прочитал. И понял ее. Да поздно, понимаешь.

Петрович, тучный человек, на вид серьезный, вытирал глаза платком и говорил о даче, которая ему давным-давно не нужна, о пустой без жены квартире, о холодных простынях. Не мужик, а какая-то размазня. Разве можно так напиваться!

Раздались грубые шаги вразнобой. Петрович мигом преобразился, посветлел, взял себя в руки, сказал:

– Что-то я рассупонился. Никогда таким хлюпиком не был. Извини, Димка!

– Ты что, Петрович! Ты меня извини. Пойдем. Наши идут. Володька их везет.

Они еще не заняли места в микроавтобусе, как по холлу зло простучали каблуки Сергея Прошина.

– До свиданья, Петр! С наступающим тебя!

– И тебя! Ты же хотел еще посидеть.

– Нет, пора.

– Хоть вмазал еще стопарик?

– Пошел я. Пока.

Петрович, волевой все-таки человек, никогда больше не расслаблялся до такой степени. Обычно он раньше всех водителей приезжал на работу, занимал рядом с конторой под раскидистой липой место, мыл, поливая водой из двухлитровой пластмассовой бутылки свою синюю восьмерку, затем влезал, кряхтя, на переднее сиденье и похрапывал там до начала работы полчаса. А то и минут сорок. Нервная система у него была крепкая. Но и таких мужиков жены бросают почему-то. Чего им, в самом деле, не хватает?