Александр Торопцев - Охрана

Ну какой идиот откажется от таких условий?!

– Я согласен, Владимир Иванович. Костюм у меня есть. Даже два. Но не очень новые, понятное дело.

– Я понял. – Соколов допил бржоми, и они поехали на фабрику. – У меня там одноклассник работает начальником производства. Подберем тебе костюм прямо в цехе. Там до восьми работают. Успеем.

Ну и дела, елки-моталки!

Бывший летчик-испытатель, а теперь все еще летчик, но воспитатель, приехал домой с двумя раздутыми целлофановыми пакетами, а также с букетом роз, очень удивил жену, детей, переоделся, галстук подтянул, руки свои в зеркале увидел – руки автослесаря – и ошарашил свою верную жену:

Охранники конторы удивились не меньше жены Ивашкина. Пришел он год назад, не прописался, даже бутылку не поставил, и ушел, не выписался, тоже без бутылки. Хотя на вид вроде бы совсем не куркулистый. Вот жучара, даром, что летчик бывший. Летает туда-сюда, хмуролобый. Касьминов так его и обозвал: жмот несчастный. Но думать о Борисе и ругать его времени не хватало. Сентябрь двухтысячного года был у них напряженным и суматошным, как никогда ранее. В начале месяца, как-то вечером, забрел к брату Владимир Касьминов. Они не виделись с мая, хотя Николай и звонил ему постоянно. Вдруг да поможет. Связи-то у него остались. Связи-то остались, да очень уж быстро трухлявели ниточки эти. Он продержался в армии до ноября 1999 года. Потом был отвальный, роскошный вечер, на котором сам он, жена и дочь Касьминовы услышали такие добрые слова, какие редко говорят даже о покойниках. К этому времени он уже несколько месяцев являлся соучредителем одной странной (много было странного в те недалекие времена) фирмы с огромными полномочиями, зафиксированными в уставе, но без единой копейки для реализации планов. Была только надежда и хорошая, добротная крыша. Полгода Касьминов жил надеждой, не замечая, что делает с ним этот душевный хрупкий призрак. Девятого мая братья встретились за московским столом, и Николай уже дома, на следующий день, сказал жене: «Он как будто и не служил! Превратился за полгода в обрюзгшего, обвалившегося какого-то мужика. Даже поседел, даже лысина заметнее стала. Что делается!»

Владимир Касьминов и раньше-то не отличался бравой офицерской статью, одно слово – чиновник, но следил он за собой до последнего, может быть, даже и волосы красил, как Бакулин после грустных известий в мае двухтысячного года. Может быть, и все они, офицеры, которым грозило внезапное увольнение, красились. Разве они сознаются в этом?

Но как же изменился бывший полковник за несколько месяцев! И внутренне, и внешне. И жена его изменилась – сама стала позванивать Николаю в охрану, никогда раньше с ней такого не случалось. Да и сам-то Володя нет-нет и позванивал. А уж он охранник тертый, пять лет на посту стоит. Что с ними случилось?

Николай, пристроив младшего сына в строительную бригаду, почувствовал себя увереннее, свободнее. Деньги пошли в семью. Стабильные деньги. Хоть и не очень большие. Конечно, он и сам позванивал брату, родственники все-таки, надо поддерживать друг друга в трудные минуты.

– Привет! – сказал бывший полковник-кадровик, открывая калитку.

– Привет! – и рукопожатие у Володи стало вдруг мужским, не дряблым. – Случилось что-нибудь?

– Просто так зашел, поболтать. Как у тебя здесь? Время есть?

– Нормален! Сегодня получку дали, ты вовремя пришел. Нам добавили чуток, моя-то еще не знает об этом. Со следующего месяца скажу ей. – Николай провел брата в комнату отдыха, вернулся к стойке охранников, дал ЦУ молодому, сбегал в магазин, влил еще одну порцию ценных указаний подчиненному и до двенадцати часов разговаривал с братом, потягивая водку из граненого стакана. Затем проводил его до метро, вернулся в контору, отпустил молодого спать, сел перед телевизором.

По сытому довольному лицу Николая Касьминова любой мог бы сделать опрометчивый вывод о том, что все у него в порядке, жизнь налажена, проблем нет. Но прохожих в фойе не было и быть не могло. Касьминов был один на всем белом свете посреди своего холла. Он мог расслабиться, побыть самим собой, хотя бы в мыслях. Такое тоже не каждый день случается, даже у охранников. Люди кругом, люди разные. Отвлекают от мыслей, теребят, требуют, просят, сам у них чего-нибудь постоянно просишь, требуешь либо просто так болтаешь, чтобы время быстрее бежало: тоже ведь устаешь от этой болтовни ради времени, оно ведь быстрее бегать не умеет, только делает вид. А домой приходишь со смен и чувствуешь его с какой-то другой стороны. Оно словно бы начинает отыгрываться на тебе усталостью, сонными желаниями. А может быть, оно, время наше, просто мстит за то, что мы убиваем его в болтовне с разными людьми. Часто они, люди, помогают сбить тоску или убыстрить время… но в последнее время Касьминов стал замечать, что общение ему стало надоедать, утомлял этот треп.