Александр Торопцев - Охрана

Всю ночь Ольга не спала. Боязно было засыпать. Узнал бы отец ее суровый, что она гостя отвадила, не посмотрел бы на ее тридцать с лишним лет да на двоих детей, взял бы старый ремень… Очень принципиальный. Со своими принципами он и работает до сих пор обыкновенным агрономом, хотя и Тимирязевку когда-то закончил, и все хвалят его. Слава богу, что не все такие принципиальные.

Утром Ольга накричала на дочь, чтобы домой вовремя возвращалась, потом пожалела ее, попросила даже прощения, поцеловала, лишних пятьдесят рублей дала, сказала: «Не обижайся на меня, что-то я плохо себя чувствую».

«На солененькое опять потянуло? – улыбчиво спросила дочь и, чтобы не расстраивать мать, погладила ее по голове. – Правильно, мамочка, мне сестренку хочется!» – И убежала в школу.

Валентина спала совсем как маленькая девочка. Сопела, вздрагивала, будто бы даже плакала во сне, но не навзрыд, а тихонько, стесняясь слез своих. Борис Ивашкин сидел на стуле, смотрел на нее, осторожно поднимался, уходил в ванную комнату, курил там, возвращался и посматривал то и дело на часы. Без пятнадцати два разбудил ее легонько.

– Боря, какая я счастливая! Ой, уже два часа! Отвернись, нахал!

А уже одевшись, села за стол, не выдержала:

– Она же мне как сестра! Надо позвонить. Если почувствую, что… тогда и порву ее телефон. А так нельзя. Мало ли что у нее в семье.

Набрала номер. Борис ушел курить. Разговор двух «сестер» его поразил. Они все-таки остались «сестрами», младшей и старшей. Говорили долго. Может быть, догадывались, что говорят в последний раз, что жизнь разводит их навсегда, потому что это жизнь, она не любит слишком частых повторений. Ивашкин смотрел на себя в ванное зеркало, пускал колечками дым и явно чего-то не понимал в этом женском трепе, в слезах, охах, вздохах. Он никогда не понимал женщин, даже своей собственной жены, мирной, чем-то похожей на улитку, смиренно несущей свой крест, свой домик. «Не запью, не бойся. Теперь не запью. Хватит дурочку валять!» – сказал он в зеркало и вышел из ванной комнаты.

– Пора! – показал Валентине на часы, а та ему в телефон:

– На такси доедем. Успеем. Да нет, Оленька, это я знакомой одной. Ты ее не знаешь.

И опять на двадцать минут о своем, бабьем. В последний раз.

Такси не понадобилось. На маршрутке доехали до метро, и через тридцать минут были на перроне Павелецкого вокзала. Последние полчаса до отправления поезда Валентина говорила только о своей «сестре». Но когда засуетился народ, проталкиваясь в вагон, она крепко обняла Бориса и сказала:

– Спасибо тебе, дорогой! Я так хочу, чтобы это еще хоть один разочек повторилось! Прощай, мой милый летчик, прощай!

Она нырнула в вагон, опушенная снегом, постояла в окне, помахала рукой и уехала на свою «Речку».

Между прочим, мать ее погибшего мужа жила в ближайшем Подмосковье и честно берегла внучке, а теперь и правнукам хорошую трехкомнатную квартиру и возможность «жить по-человечески». Но Валентина упорно стояла на своем: буду жить рядом с мужем.

Борис ее не понимал. Может быть, потому, что он ни разу не видел лиц женщин, чьи мужья были в воздухе. Да и к памятнику на «Речке» он подходил очень редко. Хотя многих из погибших испытателей знал.

У него осталось сто пятьдесят рублей. Можно было напиться с тоски. Но пить он не стал, потому что вдруг улетучилась тоска, изводившая его все эти годы, особенно по августам. Именно в августе Валентина так спокойно передала его Ольге. Непонятно почему. Раньше было непонятно. Теперь он, кажется, понял, в чем было дело. Валентина не хотела выходить замуж. Тем более за летчика-испытателя. Да, все именно так и было. Тело просило, она отказать ему не могла. Но и душу свою предавать она тоже не могла. Громкие слова. Громкие слова! Сказал бы ему кто-то об этом, он бы рассмеялся. Но ведь Валентина никогда ему об этом не говорила, берегла это чувство. И себя сберегла. Нет, это не громкие слова, это что-то сильное, бабье.

Пить с тоски он не стал. У женщин своя логика жизни – пить еще из-за них, хватит, отпился, чуть алкашом не стал.

Он вернулся домой трезвый, сознался жене:

– Сослуживца встретил с «Речки». Он давно оттуда уехал. Извини. А пить я больше не буду. Не бойся. Тут мне сосед по гаражу одно предложение сделал. Может быть, я к нему перейду на работу. Оклад четыреста баксов. Не обижайся, ладно?