Александр Торопцев - Охрана

– Тебе и на «Речке»… – Валентина запнулась.

Удивительная то была женщина! В кожаном коричневом пальто, в норковой шапке, в сапогах, она вполне могла сойти за мелкого челнока, да, видимо, сия участь миновала ее. Сколько таких женщин, и гораздо моложе, и старше, с выговором волжско-донских степей выхватывал заинтересованным взглядом бывший летчик на рынках Москвы! Как они ему все нравились… не то чтобы нравились – напоминали о жизни на «Речке». А ведь то была жизнь! Но в облике Валентины чувствовалось что-то не челночное, не мелочное, не дешевое. А может быть, ему так показалось, так хотелось.

Они отошли в угол, образованный стенами здания метро. Нужно было говорить, спрашивать о чем-то. О чем? О том, что творится на «Речке», он знал от бывших сослуживцев, с которыми иной раз перезванивался. И о жизни ее тоже знал. И об успешной авантюре Ольги ему рассказали. Он не хотел ее спрашивать ни о чем. Оробел, как семиклассник, почувствовавший в своем сердце настойчивые удары: «Я люблю! Я люблю!»

Валентина тоже знала о нем многое. Спрашивать не хотелось. Уж лучше бы не встречались.

Жизнь! Жили-жили, не тужили, веселились по полной программе, когда можно было, после трудов праведных. Бабочками не порхали, припорхали один к пятидесяти, другая к сорока пяти. А что дальше?

– Когда у тебя поезд? – спросил он, выходя из штопора.

Она замялась с ответом, но тоже справилась с какой-то внутренней отупелостью и сказала спокойно:

– Завтра. В пять вечера. Сейчас вещи сдам в камеру хранения и пойду по магазинам.

– Зачем?! – всколыхнулся летчик, но быстро опал, не зная, как быть: завтра у него смена, а сегодня он обещал светильник на кухне сменить. Пенсию вчера получил, в магазине рядом с домом жена присмотрела недорогой симпатичный светильник.

– Как зачем? В Москве я не каждый день бываю. Нужно внукам подарки купить.

Она смотрела на него, чего-то ждала. Но чего? Разве их, женщин, поймешь? Почему в тот год она так грубо передала его Ольге, ветреной секс-бомбе? Почему после этого ни разу не подошла к нему, не поговорила по-человечески и всякий раз, когда он приближался к ней, отталкивала его шуткой?

– У тебя уже внуки?

– А ты все думаешь, что моей дочери семь лет? Нет, дорогой, дети растут быстрее, чем мы стареем. – Она посерьезнела, потянулась за чемоданами.

– Погоди, – засуетился он, – погоди!

– Да что ты меня тискаешь, как штурвал, Борис?! Девочка что ли я пятнадцатилетняя, – сказала она, но выпрямилась, глянула на него, хмурого, худого, почти еще не седого, со впалыми, тяжелыми глазами, скуластого, не высокого, с сильной, как у тракториста, рукой, и вздохнула, – Борис, ты часом не алкаш? Может быть, тебе на бутылку дать? У меня есть. Мне младший брат дал, новый русский наш детеныш.

– Зачем ты так? Я вообще не пью. Увидел тебя, жизнь нашу вспомнил, – оробел бывший летчик, орденоносец.

– А руки почему дрожат?

– Прекрати!

– Ого! Узнаю грубый рык лучшего летчика «Речки», а, значит, всего Советского Союза! Сразу бы так. А то я подумала плохое!

– Хватит тебе. Ты где ночевать будешь?

– На вокзале. Не впервой. Ну я пошла.

– Да прекрати ты, в самом деле! Я гостиницу найду. Отдельный номер. Есть у меня человек. Начальник охраны в гостинице.

– Да я вроде не сахарная, могу и на вокзале вздремнуть.

Ох, и своенравный же народ, эти степные бабы.

– Ты знаешь что, – Борис замялся, вздохнул глубоко для храбрости и вдруг выпалил: – Ты можешь мне сделать подарок?

И она вздохнула тяжело, но не для храбрости, а по какой-то своей женской причине:

Потом они бегали по магазинам, рынкам, топтали пересоленный снег у телефонных автоматов, пока Борис звонил Бакулину, уговаривал его, почти все честно рассказав, просил помочь с гостиницей, тот обещал все сделать, они опять носились по Москве, затарились. Вечер пришел цветной. Снег посыпал. Борис опять звонил Бакулину, тот отругал его по первое число, но дело сделал, дал адрес: мчись, говорит, на такси, а то он долго ждать не будет. Помчались они куда-то к черту на кулички, за Текстильщики, приехали, успели, получили номер на двоих с окнами в тихо дремлющий парк, слабо освещенный. Сели, посмотрели на часы: всего девятнадцать ноль восемь, а дел-то сколько переделали!

– У тебя, смотрю, связи в Москве. Хорошо здесь устроился? – В ее голосе опять почувствовалась неловкость.

– Нет, – он не стал кривить душой. – Но давай-ка лучше стол организуем, как в былые времена! А о житье-бытье потом, если времени хватит… Стоп-машина, не надо! Я сейчас, мигом.