Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)

Здесь, у священного дерева, каюр Сахсылла всегда говорил с Великим шаманом. Он делал это молча, но все понимали, о чем он говорит с ним. Так и Алмазная теперь, немо, мысленно, прокричала во весь ствол реки: «Помоги этим двоим!»

И вновь их уносила река. Буйный поток мчал плот встречь пенящемуся водному обрыву. Ноги сами начинали упираться, будто можно было сдержать это движение, притормозить, а то и дать обратный ход. Но путь оставался только один, вперед, в бурлящую пропасть или в стремя жизни. Плот с растерявшимися на миг людьми влетел в водный гребешок, глухо ударил о глыбу, и рассыпался, как спички, по бревнышкам — успело мелькнуть в воображении Агани. Мог бы рассыпаться, если бы Алмазная опять легко ни подправила кормило, не призвала ещё раз Великого шамана, так, что плот скользнул по овалу и скатился, словно санки по ложбине.

Скоро с хода миновали пороги Малого хана, и опять люди поторопились радоваться. На тихом, ровном с виду месте, плот странно потащило по дуге, вернуло вспять, и стало водить по кругу. Мерно, спокойно. Будто в самом деле, там, в омуте, черти водились, зацепили снизу веревкой, и крутили, посмеиваясь. Или не вода это вовсе, не река здесь, а чудище громадное, разинуло пасть и неторопливо, с наслаждением заглатывает деревянное судёнышко с людьми.

У Агани кружилась голова. Партия продвигалась таёжной тропой. Впереди каюр, за ним начальник, следом рабочие с навьюченными лошадьми. Она стала приотставать, плелась в хвосте — шло кругом всё перед глазами, хоть лежми ложись. Ее даже мутило.

— А ты, подруга, случаем не на сносях? — обернулась к ней Даша.

— Как это, на сносях? — не поняла Аганя. Она подумала, что на сносях бывают только коровы.

— Не знаю, как это. Тебе лучше знать. А то я, гляжу, с чего это она наливаться вся вдруг стала, как ягодка? Да, подруга… Сильно тошнит-то?

Аганя покачала головой, всё ещё не очень понимая, о чем это Даша говорит. И только через несколько шагов, участившимся биением сердца, сбившимся дыханием остро почувствовала тесноту. Грудь была набрякшей, так, что тесемки лифчика больно впивались в тело. Набухшие, сделавшиеся пузырчатыми соски, до невыносимой истомы упирались, сдавливались шершавчатой тканью. Но и сами эти вздувшиеся окружности словно что-то удерживали внутри, рвущееся, стремящееся выплеснутся, истечь, иссочиться. И живот был тугим. Но не так, как перед месячными, когда хочется, чтобы это, заполнившее, ушло, скатилось скорее, исчезло. А наоборот — она невольно даже провела по животу рукой вверх — осталось, поднялось, росло.

Да неужели?! — обрадовалась Аганя. Неужели?.. Но ведь этого же не может быть! Ведь это были только мысли. Только в мыслях она была с ним. А так — не была. И ни с кем не была еще. Никогда. А из-за одних мыслей же — не может быть…

Впереди ритмично колыхался рюкзак и выпукло, размеренно ходили под ним крепкие Дашины ягодицы.

Какие-то вовсе странные, несуразные мысли пошли. «Непорочное зачатие», — бабушка говорила. Но ведь это же сказки, религиозные плутни. Опиум. А вдруг да и бывает — всего остального нет, а это и бывает. Ну, вот есть же, она сама чувствует, есть.

Дни эти красные она никогда не высчитывала: ну, пришли и пришли, чего их считать? Да из неё и выходило-то, как из скворушки какой. Аганя даже иногда побаивалась, глядя на других девчонок или женщин, что, может, непригодная уродилась? Но сейчас она пыталась вспомнить, и получалось, что давно, ещё до прибытия Андрея, они были. И хотя, по всему, этого не могло произойти, не могло случиться беременности, но таилась в душе радость: да неужели?!

Образом Елены она кружила с ним на плоту. Андрей удерживал наискось кормило, старался идти по самой кромке омута, учитывая законы физики. Центробежные силы при наибольшем радиусе должны бы вынести плот за пределы вращения, но омут жил по иным законам. Плот вновь укатывало в сердцевину, отбрасывало вспять, изматывая людей. И зазывное, усыпляющее, далекое, множащееся голосовое пение вдруг протяжно донеслось из-за береговых скал…

Из уроков истории Аганя хорошо запомнила про Одиссея, который всей корабельной команде велел залить уши воском, а себя приказал накрепко привязать к самой высокой мачте, дабы миновать остров сладкоголосых сирен. И как рвался он, привязанный в бочке к мачте, как манили его своим пением сирены! Аганя это поняла, когда в первое своё поисковое лето с рабочими и геологами прокружилась на плоту в водовороте два дня и две ночи, а к третьему закату солнца послышался голос сирен. И ведь знала она, и другие знали про Одиссея и сирены, но никто и представить не мог, что подобное может быть вправду. И не хотелось верить. И не верить было нельзя: голоса ветвились, убаюкивали. Ну, может быть, от кружения, от постоянного сверлящего шума воды, все это просто слышалось, хотя слышалось всем. И так хотелось лечь и заснуть, и забыть обо всём, и будь, что будет.