Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Удивительно ли, что в швейцарском издании были неясные места, пропуски и неверные прочтения текста?

Господи, как медленно они «колются»! Даже Сарнов молчал, как партизан, и только теперь, когда я потом и кровью заработала право на липкинскую рукопись, весело сообщает, что он… читал её! Володька, — говорит, — Войнович приносил, перед тем как переправить на Запад…

Как раз приехал из Германии Войнович. Заставила Бена познакомить меня с ним. Спросила:

— Кто фотографировал?

— Сахаров.

Набираюсь наглости, звоню Андрею Дмитриевичу.

Да, с Твердохлебовым, запершись в ванной, фотографировали листы, но всё вышло плохо, оттуда дали знать, что нечитаемо, фотографировали снова…

Своеобразная, замедленная, неповторимая, всем уже знакомая по трансляциям Съезда речь. И, накрывая её, и перекрывая, громкий голос Боннэр: «Ты всё не так рассказываешь… Ты ничего не помнишь… Дай мне трубку». И подробности, подробности — быстрым, громким, хрипловатым голосом. Знакомо: обычная в нашей со Славкой жизни сцена. Очень стало смешно и совсем просто.

Итак, роман Василия Гроссмана был завершён в 1960 году, издан на родине в подлинном виде и полном объёме в 1990-м.

Глубокоуважаемый Александр Исаевич!

К Вам обращается новое, молодое издательство, от рождения получившее имя «Книжная палата». Метрическая дата нашего появления на свет — июнь 1987 года, но фактически мы живём и работаем с начала 1988 года.

Так случилось, что мы, возникнув на волне смуты и шатания управленческой системы, смогли отвоевать себе фактический статус «неуправляемого», в некотором смысле независимого издательства. Тут сыграли роль не только счастливые обстоятельства, но, главное, то, что в издательстве сошлись самостоятельно мыслящие люди. Кроме того, «независимость» обеспечивается тем, что нашу программу по сути дела формирует читатель. Социологи Института книги проводят для нас опросы и выясняют, что именно хотел бы сегодня читатель иметь в виде книжных изданий — из журнальных новинок, из старых, ставших недоступными книг, из неизданных «самиздатовских» рукописей, зарубежных публикаций…

Именно таким образом сложилась серия «Популярная библиотека», за год-полтора ставшая на самом деле популярной. В этой серии у нас вышли книги — оригинально оформленные, оснащённые серьёзным аппаратом — А. Бека «Новое назначение», В. Дудинцева «Белые одежды», А. Твардовского «Поэмы» (включая «Тёркина на том свете» и «По праву памяти»), Б. Можаева «Мужики и бабы», А. Платонова «Котлован», Б. Пастернака «Доктор Живаго», В. Гроссмана «Жизнь и судьба», сборник Ахматовой (к 100-летию), повести Василя Быкова, Бориса Васильева, Вл. Тендрякова, Фазиля Искандера и ещё многое, что читают сегодня взахлёб.

И всё бы хорошо, да одно нехорошо. Во всех опросах читательского мнения на первом месте — желание иметь Ваши книги: «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Раковый корпус», рассказы… А мы вынуждены разочаровывать наших читателей и косноязычно объясняться с ними на встречах.

Понаслышке нам известна Ваша позиция: сначала «Архипелаг ГУЛАГ», а потом остальное. Мы хорошо Вас понимаем, но, к величайшему сожалению, не в силах поднять такую махину, как «Архипелаг…». Кишка тонка и каши мало ели. Здесь — и скудные ресурсы бумаги, и хилая полиграфия, не говоря уже об отсутствии валюты… Но читатель-то не виноват! Он хочет сегодня читать и перечитывать книги Александра Солженицына. И мы с горечью сознаём, что наша «Популярная библиотека» — всадник без головы. Увы, такой, именно такой — обезглавленной — видится она нам без Вашего участия.

И если бы Вы, глубокоуважаемый Александр Исаевич, сочли возможным дать нам добро на издание сборника (по Вашему, конечно, выбору) или одного или двух произведений — словом, в любом приемлемом для Вас варианте, — мы были бы счастливы и глубоко Вам благодарны. А главное — читатели были бы благодарны Вам за это.

Примите искренние уверения в глубочайшем к Вам почтении —

А.Ф. Курилко, директор изд-ва

В.Т. Кабанов, главный редактор

29.04.89 г.

(Послано через Вадима Борисова)

Когда появился «Иван Денисович», впечатления были как будто неиспытанные раньше. Это было не открытие темы, тема уже была, потому и кинулись мы в этот текст. Нам открыли не тему, а впервые открыли тот мир. И ещё — язык того мира. Одно было жалко: что герой не мыслящий и — не способен с нами мыслью поделиться. Там просверкнули эпизодами (крохотками) Цезарь, кавторанг и разговор об Эйзенштейне, но так отрывочно, так мало! А Юрий Павлович Тимофеев, помнится, сказал: