Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

А директор Всесоюзной книжной палаты Юрий Владимирович Торсуев затеял иную перестройку. Чуя, видимо, что Кравченку библиография тяготит, задумал от неё его избавить, то есть библиографию у Кравченки отнять и вернуть её в лоно Книжной палаты, создав для этого новое библиографическое издательство «Книжная палата» и увязав всё это опять же в Научно-производственное объединение «Всесоюзная книжная палата», куда войдут собственно Палата, новое издательство, НИИ книги и Типография № 9.

Кравченко каждую неделю свой перестроечный проект пересматривал, менял, боясь сосредоточиться не на самом успешном, а Торсуев в свою одну идею впился и сумел (с помощью Комитета) провести её через постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В директора же нового издательства «Книжная палата» Торсуев выбрал отчего-то Алексея Курилку.

Тут я не знаю (да мне и не очень это было интересно), как они сошлись, кто к кому обратился… Всё же вышли они из одного гнезда — ЦК ВЛКСМ! Но Курилко после моего доклада так проникся ко мне, что поведал о прокте Торсуева и прибавил в конце, что главным редактором у себя в новом издательстве видит только меня.

Я встретился с Торсуевым, рассказал ему, за что меня турнули из Комитета и почему с Кравченко мы не сошлись, и этими откровенностями понравился Юрию Владимировичу. Оказалось, что пока я перед ним исповедовался, Торсуев периодически, тихонечко, чтобы я не увидел, казал Курилке поднятый большой палец.

16 июня 1987 года (после утверждения коллегией Госкомиздата СССР) я был принят в порядке перевода из издательства «Книга» на должность главного редактора — первого заместителя директора издательства «Книжная палата».

А несколько раньше, в самом начале лета, во втором часу дня, ещё в издательстве «Книга», отправились мы пообедать в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Академия располагалась в пяти минутах ходьбы от издательства, и Курилко, наш главный редактор, как человек «причастный» раздобыл нам туда временные пропуска — мне и второму зам. главного. Всё дело было в том, что в академии имелась партийная столовая, где блюда из лучших продуктов и всякие деликатесы отпускались за малые деньги: этот ленинский стиль как и всегда господствовал в стране, хотя уже и набирала обороты перестройка .

Спустившись с нашего третьего этажа и проходя крохотный симпатичный издательский «холл», увидел я у стеклянной вахтёрской конуры юную женщину, спрашивающую у вахтёра, как ей пройти в отдел кадров.

Я люблю объяснить, если знаю, особенно дамам, но вахтёр раньше меня ответил, что пройти нельзя, но можно позвонить.

— По какому вопросу? — спросил её вахтёр.

Она искала работу. Мне стало любопытно, и я задержался, сказав коллегам, что, мол, догоню.

Вахтёр набрал номер, спросил и сразу пробурчал:

— Вакансий нет.

Юная безо всякого вздоха повернулась идти, а я сказал, чтобы она, если может и если желает, на всякий случай подождала бы меня полчаса. И побежал догонять идущих обедать.

Искательница меня, представьте, дождалась. Звали её Виктория, и она была согласна на любую работу. Правда, ничего подходящего для работы в издательстве делать не умела. Даже не печатала на пишущей машинке.

— Но почему же в издательство?

— Не знаю… Хочу!

Это мне понравилось. Да и понять было можно. На шестой части мировой нашей суши располагалось тогда всего-то двести с небольшим издательств, и каждый, кто так или иначе приобщён был к этому миру, наглухо закрытому для многих миллионов прочих , овеян был таинственным и притягательным флёром.

Даже кино и театр не могли идти в сравнение, хотя тоже полны были тайн (и может быть, более сладостных!), но ведь они — потом — впускали нас всё-таки в залы, где вся их магия давалась напоказ…

Издательства были коварней: они выбрасывали на прилавки множество книг, наполненных шелестящей пустотой, и совсем чуть-чуть, практически тайно, производили шедевры, которые бесследно исчезали, оставляя за собой возбуждённые толки, летучие ароматы и несвершившиеся предвкушения какого-то неясного греха.

Бывали тогда, конечно, и другие учреждения, куда не все попасть стремились, но к тем, кто там служил, относились с почти священным трепетом. Говорили, что жительствовал в Москве даже некий врач-гинеколог, который при первом знакомстве на вопрос о роде его занятий отвечал, чуть помедлив:

— Вообще-то… Я работаю в органах!

Очень был востребованный специалист.