Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Решили так, что пусть Виноградов проговорит меня везде, где надо, а я пока ничего не знаю и сижу себе тихо.

Через какое-то время стали поступать оперативные сводки: Алексин вполне поддержал; Михалков согласен; в ЦК не возражают.

А у меня на душе всё тревожней. Дело в том, что в моей беспорочной жизни есть тайный изъян. Я, конечно, себя успокаиваю: столько лет в Комитете, пост немалый, допуск ко всякой секретности… Тревога всё равно не проходит.

И когда меня вдруг, среди белого дня, и не в какой-то назначенный час, а сию же минуту, вызвали к самому (!) Первому Заместителю Председателя Товарищу В.В. Чикину, я сразу понял, в чём дело.

Вызов был экстраординарен, и я заскочил к М.В. — сказать. Он хмуро кивнул:

— Я знаю. Идите спокойно.

Я пошёл. Я вошёл.

В кабинете за длинным заседательским столом сидела такая компания.

Сам Чикин с застенчивой улыбкой ласкового каннибала; начальник управления кадров, отставной генерал, которому очень бы пристала фамилия Сквозник-Дмухановский, и главный редактор главной редакции (так!) общественно-политической литературы с чёрной повязкой на одном глазу.

Эти беглые характеристики не надо принимать в расчёт, потому что они возникли у меня в первую секунду, когда я уже ждал распятья или повешенья на рее. Но всё пошло не так.

От каннибальства Чикина осталась только страшноватая ласковость, когда он заговорил. Великий кадровик молчал и посматривал на меня вполне сочувственно. А чёрная повязка Василия Савельевича вообще не при чём, потому что глаз он потерял на фронте.

Итак, заговорил товарищ Чикин. Он сказал, что есть издательство «Книга», очень хорошее, но что-то там нехорошо, и надо его укрепить. И вот сложилось мнение направить туда меня на ответственную и ключевую должность заместителя главного редактора, если я, конечно, согласен…

Вторым говорил Василий Савельевич, куратор «Книги». Он долго, подробно рассказывал об издательстве, его специфике и проблемах, но я его уже не слышал.

Я лихорадочно соображал. Конечно, мой изъян открылся, но приговор отчего-то такой: почётная ссылка. Это бы ничего, но как же жаль «Детскую литературу», тем более, что не далее как вчера Виноградов сказал мне по секрету, что М.В. склонился, в ЦК дали окончательное добро, а Михалков уже прибегал в Детгиз и восклицал, где же Кабанов, дайте мне Кабанова!

Прости-прощай, Детгиз… Теперь, даже при почётной ссылке, я буду, по крайней мере, невыездной , чего не может быть применительно к главному редактору издательства такого масштаба. А я уже почти настроился. И даже принял всей душой прекраснейший девиз детских советских писателей:

«Через душу ребёнка — к телу матери!»

Теперь мне предлагают «Книгу». Скорее всего придётся соглашаться… Хорошо, что не били. Пожалуй, я бы и не дался, но весёлого было бы мало.

Аудиенция закончилась, и мне разрешили подумать .

А дальше события пошли в обвал. Видимо, где-то хватились, что чуть было не оставили «Детскую литературу» в сомнительных руках, хитро протянувшихся куда не надо, и Саше Виноградову посоветовали оставить свой пост.

Через неделю на коллегии Комитета нас с ним вместе утверждали: меня заместителем главного редактора издательства «Книга», его — заместителем главного редактора издательства «Радуга». На другой день, правда, спохватились, что в «Радуге» этой вакансии нет, но не растерялись и тут же дополнительно эту должность ввели.

На «Детскую же литературу» поставили таких людей, что, думаю, Сергей Владимирович Михалков не возрадовался.

Вот вся история. Осталось только досказать, какого же рода был изъян, открывшийся в моей высоконравственной советской жизни, и кто его открыл.

Изъян был вот какой. За девять лет до этого Иркина сестра уехала в Израиль. Мне кто-то потом говорил: «Ну ладно бы — в Америку, всё легче… А то в Израиль!»

А кто открыл? Вообще-то я не знаю. Был, правда, один добрый сослуживец, столь дружественный ко мне, что много о себе наговорил различных откровенностей. Так много, что я почувствовал себя каким-то задолжавшим. Я думал: что б ему в свою очередь такое рассказать? И рассказал. А больше и не знал никто.

Но главное не в этом. Главное, а почему же для меня сошло всё так мягко? И почему никто меня по-настоящему не тронул?

Тут точно знаю. Это великие хлопоты моего начальника, который много попил крови своих подчинённых и которого я придумал называть —

МАРАТ ШИШИГИН, ПРОЗВАННЫЙ ЗА ЖЕСТОКОСТЬ ВАСИЛЬЕВИЧЕМ