Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

… Вот это да! С рекомендацией из «Нового мира»! Надо же как идут дела!

Но меня, Господи, просто распирает от гордости, что всё это, неважно, в каком выражении, я предчувствовала, всё это поняла, что я выбрала когда-то его и только его. И шла за ним безоговорочно и навсегда. Меня «распирает от скромности, что я такая простая и неполированная», как написал Славка о шкафе в комнате нашей соседки…

Вот почему бывшая начальница моя, прочтя мою книгу, и высказала мне по телефону:

— И что вдруг Ира вообразила, что это она вас выбрала?

Не верилось Ирине Владимировне в такой расклад. Зато Юрий Павлович, оставшийся мне до конца учителем и другом, в людских характерах и их взаимоотношениях разбирался куда как глубже и точней.

Я как-то пропустил его субботу, где, как урок, обязан был читать что-нибудь новое, а навестив Ю.П. дня через два, услышал, что без меня шёл обо мне весёлый разговор меж юных жён и Юрием Палычем. И жёны юные Юрию Палычу сетовали, что, дескать, вот Слава… Ну как же так? Мы очень долго видим здесь его, но ни одну из нас он так и не избрал!

На это Ю.П. всплеснул руками и просто возопил:

— Да что вы, милые, как вы ещё не поняли? Ведь Славу надо брать!!!

Я это вот к чему.

Тридцать первого августа тысяча девятьсот шестидесятого года в девять часов утра мы, поступившие на первый курс Московского государственного педагогического института, что на Малой Пироговской улице, собрались в знаменитой его Девятой аудитории для встречи с нашими новыми наставниками.

Сначала прошла организационная часть: деление на группы и назначение старост. Моя одиннадцатая группа была оглашена, и затем прозвучало:

— Староста — Кабанов!

Понять было можно. Почти что вся группа явилась прямо из школы, а я был много старше, за спиной имел завод, армию и типографию… Впрочем, подумать об этом я не успел, потому что сразу, непосредственно за произнесением моей фамилии, сзади, с верхнего яруса аудитории раздался крик, похожий несколько на женский:

— Кабанов, встань!

Я встал, но не оглянулся. Так что сверху возможно стало видеть только спину, укрытую в светлый, немножечко буклированный пиджак, стянутый на моей тогдашней талии внутренней резиночкой.

И конечно же, не думал я тогда, что от этого дня уже пошёл отсчёт пятнадцати тысяч ночей, и будет ещё одна ночь — уже последняя, — но так терпеливо будет нас она ждать.

На последнем году армейской службы, уже в последнее лето получил я уведомление о том, что допущен к сдаче вступительных экзаменов в тот самый институт, куда потом и вправду поступил, но только годом позже. Наш полк стоял в городе Тапа Эстонской Советской Социалистической Республики. В этом малюсеньком и тихом городишке, кроме нашего танкового, были ещё артиллерийский полк, лётная дивизия, стройбат и, соответственно, городская комендатура с гарнизонной гауптвахтой. Столь мощное военное присутствие должно было вызывать раздражение эстонского населения, но мы его не ощущали, варившись преимущественно в собственном котле. Хотя незадолго до моего прибытия в полк, во время венгерских событий напряжение прорвалось и столь сильно, что вместо октябрьских праздников в полку держали танки на подогреве, а экипажи три ночи спали, не раздеваясь и с автоматами в обнимку. Потом я слышал, как особист полка советовал молодым офицерам быть поосторожней: по ихним данным в городишке проживало до семисот мужчин, служивших ранее в немецкой армии.

Самим же военным своя избыточность тоже была не с руки. Необходимость взаимодействия способствовала спорам и недоразумениям. Мы жили замкнуто, даже приезд командира дивизии из Таллина становился событием. Но вот случился большой переполох: известно стало, что прибывает с кратковременным визитом заместитель командующего округом! Началась подготовка, а в ходе её, как известно, бывает, что красят траву. Но это в порядке вещей, а главное и важнейшее — торжественный обед. Два дня у офицеров штаба длился диспут относительно меню. За деньгами дело не стало: продчасть выписывала, скажем, двадцать килограммов сливочного масла «на усиление питания личного состава во время полевых учений», а масло уже переводилось в деньги.

Обед персон на двадцать накрыт был в солдатской чайной, посуду, скатерти — всё — отняли у жён, начистили до глянца сапоги и вышли из ворот КПП на подъездную дорогу, утыканную по обочинам молодыми ёлочками, только утром срубленными в лесу.