Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Что-нибудь видно? — бросил им походя Козеф Й. на другой день после выемки грунта на шоссе.

Старички как по команде все обернулись и уставились на него.

— Когда видно, а когда и не видно, — ответил старичок с лицом иссохшим, как сердцевина ореха.

Все старички залились тоненьким, булькающим смехом, от которого Козефу Й. стало не по себе.

Город был теперь похож на зверя, прошедшего сквозь огонь, опалившего шкуру. Старички потихоньку выбирались из всех дыр этого раненого города, как будто в первый раз выползали на свет. Они лезли отовсюду, их была прорва, тьма-тьмущая. Они прорастали из дворов, из полуразрушенных домов и домов, еще не тронутых, из подвалов, на которые опирался теперь только воздух, из-за одиночных стен. Перекресток уже не вмещал всех, и частью они перехлестнулись в бывшие дворы и на засыпанные землей фундаменты. Козефа Й. все больше беспокоило зрелище этих суетливых рук и ног, скрюченных тел и бьющихся друг о друга палок. Он хотел было выбрать другую дорогу к хлебозаводу, но, сам не зная почему, не набрался духу.

Кирпичная стена вокруг хлебозавода тоже была разрушена. Печи оказались без защиты перед огромным плоским пространством и высились, как оголенные силуэты, как застенчивые механизмы, стыдливо прикрывающиеся дымом. Козефу Й. было ужасно жаль кирпичной стены, и целыми днями его донимала неясная тоска. Несколько раз, возвращаясь с хлебом, он делал существенный крюк в надежде увидеть на горизонте силуэт нового города. Но он увидел однажды утром только бесконечную колонну старичков, марширующих в неизвестном направлении. Больше ничего.

<���…>

Когда Козеф Й. рассказал Францу Хоссу и Фабиусу о том, что снесли корчму, те посмотрели на него недоверчиво. Он стал приносить им вести о разрушении домов и о вырубке деревьев в муниципальном парке. Охранники слушали его в замешательстве…

Разумные голоса не придали большого значения вестям, приносимым Козефом Й. Он много раз пытался заговорить с ними о том, что происходит в городе, и даже о недоумении охранников. Но разумные голоса неизменно отвечали «брось». Если и витало в воздухе какое-то беспокойство, то исходило оно изнутри сообщества. Потому что несколько дней назад исчез один человек.

И голоса на грани безумия не разделяли опасений Козефа Й. Конечно, нехорошо, что вовне происходит то, что происходит. Но независимо оттого, что происходило вовне, ничего хорошего тем, кто внутри, от этого никогда не было. А вот то, что исчез человек… Такого еще не случалось, или никто не помнил, чтобы такое случалось. Исчез один из беглых, и бесследно: ни знака, ни словечка, ничего.

Нашел его наконец сам Козеф Й. Наткнулся на иссохший труп, висевший на дереве в яблоневом саду. Яблоневый сад был его секретным местом, он приходил сюда примерно раз в месяц-два, посмотреть на заход солнца. Не в силах сдержать рыдания, весь в слезах, Козеф Й. побежал объявить комитету, что тот, кто исчез, на самом деле покончил с собой.

Ожесточенные споры немедленно завязались внутри свободного мира. Разумные голоса в унисон разразились криком и объявили самоубийцу предателем и врагом демократии. То, что произошло, было непростительным, говорили разумные голоса, при демократии не кончают собой, при демократии спрашивают мнения других, советуются, делятся…

Один только Козеф Й. не смог принять участие в дебатах, потому что спазмы рыдания его не отпускали и из глаз не переставали течь слезы. Что-то кардинально защелкнулось у него внутри, он утратил способность думать, понимать, что ему говорят, сосредотачиваться на своих ежедневных обязанностях. Поездки за хлебом, любовные утехи с Розеттой — ни о чем таком теперь даже и речи быть не могло. Целые дни Козеф Й. проводил безвылазно в кургане тряпья, хныча, как ребенок.

На всех произвело впечатление то, что случилось с Козефом Й. Самоубийцу предали забвению. Более того, комитет заявил на торжественном заседании, что такой субъект вообще в живых не числился, — чтобы не создавать досадный прецедент в зоне демократии. Зато положение Козефа Й. вызвало горячие дискуссии.

Козеф Й. присутствовал на дебатах, хотя и не был в состоянии сконцентрироваться на смысле фраз, которые произносили сидящие перед ним люди. Время от времени в его разум западали отдельные пассажи… «Демократия не может позволить себе быть неблагодарной», «если мы не учредим и систему компенсаций, значит, мы ничего не сделали», «человеку нужно давать восстановиться», «не будем забывать, что он кормил нас всю зиму», «надо послать его хоть ненадолго в тыл», «человек создан не только для борьбы и для труда, человеку бывает нужно снять напряжение, расслабиться, оттянуться. Слегка оттянуться — это не попирает принципы демократии».