Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Здравия желаем, — раздался голос из первых рядов, и все грохнули от смеха.

— Тихо! — фальцетом крикнул кто-то в мегафон. И к Козефу Й.: — Вы бы нам не подсказали, какой номер был у вашей камеры, пока вас не освободили?

Козеф Й. в первую минуту ничего не понял и даже не понял, что вопрос адресован ему.

— Как вы сказали? — переспросил он простодушно.

Народ снова покатился со смеху. Раздался свист. Кто-то швырнул ему в ноги скомканную бумагу.

— У вашей камеры, — повторил мегафон, — какой номер был у камеры?

— 50, — ответил Козеф Й.

— 50, — подхватил мегафон. — Кто сидел в пятидесятой? Сидел кто-нибудь в пятидесятой?

На двух последних вопросах мегафон повернулся к публике, и Козеф Й. хотя бы понял, что это вопросы не к нему.

— Я! — крикнул кто-то и принялся пробиваться локтями сквозь толпу.

Установилась тишина. Все ждали, пока человек, который сказал «я», выберется на середину. Козеф Й. приподнялся на стуле, чтобы лучше видеть. Высокий человек с белоснежными волосами, обрамлявшими лысину, появился в центре зала. По-прежнему стояла полная тишина. Козеф Й. встал перед стариком. Он не знал, надо ли снова сесть или надо подать руку этому своему предтече. Он ждал. Вдруг старик обнял его. Все забили в ладоши, затопали ногами.

— Я — 50, — сказал старик со слезами на глазах. И добавил: — А ты, ты — 50-бис.

Все стали скандировать: «50-бис! 50-бис!»

Козефа Й. проняло. Он тоже прослезился.

— Куда выходило окно? — спросил белый как лунь старик.

— На огород, — без запинки ответил Козеф Й.

— Сколько шагов было по диагонали? — спросил старик.

— Восемь, — ответил Козеф Й.

— Там была одна плита с трещиной крестом. Где?

— Третья справа от двери.

— Правильно! — вскричал старик и снова обнял Козефа Й.

Снова поднялся всеобщий гам и свист. Бумажные комочки так и посыпались на них. Старик поднял вверх руки, призывая всех к тишине. Когда тишина установилась, он заговорил:

— Этого человека, — сказал он, — надо казнить.

Все разом вскочили, как будто посреди зала разразилась буря. Козеф Й. остолбенел, не соображая, то ли во сне он все это переживает, то ли это шутка, затеянная теми, кому просто захотелось поразвлечься.

— Я объясню, — продолжал старик. Шум поулегся. Козеф Й успел все же заметить, что не все были согласны со стариком. Некоторые проявляли свое несогласие с пеной у рта. Старик объяснил: — Этот человек, которого вы здесь видите, был освобожден, чтобы быть полезным им, им и только им!

— Отрицаю! — раздался выкрик.

— Истинная правда! — раздался другой.

— Пусть он сам сначала скажет, — раздался третий.

— Давай говори, — сказал старик и силой усадил Козефа Й. обратно на стул.

Снова установилось молчание. Козеф Й. не смог выдавить из себя ни слова.

— Видали? — крикнул старик. — Видали, кого они освобождают!

— Не по совести! — промычал человек с абсолютно беззубым ртом. — Он даже не знает, куда его привели. И мы его сюда привели не для того, чтобы судить.

Вихрь слов снова поднялся в воздухе, ударив по барабанным перепонкам Козефа Й. Кто-то был согласен со стариком и, значит, с тем фактом, что он, Козеф Й., представляет собой потенциальную опасность. Человек, освобожденный тамошними, может быть только человеком, целиком подчиненным тамошним. Или таким, который, рано или поздно, будет плясать под дудку тамошних. И даже если он, то есть Козеф Й. лично, не станет плясать под их дудку, он навечно останется символом той грязной свистопляски, которую придумали, в сущности, тамошние. Потому что известно: тамошние затеяли этим освобождением передачу послания, и только. Он, Козеф Й, по самому своему статусу освобожденного человека, был носителем послания.

«Какого еще послания?» — спросил кто-то.

«Они посылают ненависть и угрозу тем, кто освободился своею силой».

«Не забывайте, что этот человек купил нам лопату, кайло и моток веревки!» — раздался другой голос.

— К черту! К черту моток веревки! — исступленно и шепеляво завопил третий.

— Тихо! — гаркнул мегафон.

— У него есть право на защиту, как-никак, — сказал человек с веселым лицом.

— Защита будет, когда будет обвинение! — выкрикнул чей-то баритон.

Одно за другим высказывались самые разные мнения. И что если 50-бис был человеком тамошних ? Они и сами тоже могли бы использовать его, как раз против тамошних. Как использовать их человека против них же ? Очень просто, все возможно и все оправданно в борьбе против тамошних. Но Козеф Й. не сделал ничего плохого. А речь не о том, сделал или не сделал он кому-нибудь что-нибудь плохое. Он, 50-бис, чтоб его, не сделал ничего плохого, потому что не мог сделать ни хорошего, ни плохого. «Он когда-нибудь пытался бежать? Если пытался, пусть свидетельствует!» — крикнул белый как лунь старик. «Или хотя бы пришел прямо к нам», — сказал шепелявый. «Не пришел, потому что не знал», — проронил баритон. «Мразь», — прогоготал кто-то.