Александр Минчин - Лита

Я купил и кобинский, и голландский, так как не знал, какой нравится ей. Зашел в овощной, но так пахнуло, что я сразу вышел. В винном купил бутылку полусладкого шампанского. В булочной — городские булки и батон. Сумки нет, несу все в руках, забавное зрелище.

Дома я непонятно почему варю яйца вкрутую. Раньше я делал неплохо оливье, но сейчас у меня ничего нет. Да и не хочу, чтобы она думала, что я готовился к ее приходу специально.

Звонит звонок, я удивлен, что она пришла без приключений и вовремя.

И открываю дверь.

— Здравствуй, Лита.

— Добрый день, Алешенька. Я так рада, что вижу тебя. Что ты меня пригласил… Спасибо!

Она ставит свои пакеты на пол и смотрит внимательно мне в глаза. Я говорю:

— Проходи.

— А можно?

— Нельзя.

— А почему?

— Я шучу.

— Ты так давно не шутил…

Я никак не реагирую на ее реплику. Внешне.

— Чья это квартира? — спрашивает она, прерывая молчание.

— Пушкина, Александра Сергеевича, он ее купил еще в девятнадцатом веке, искал хороший район.

— Алеша, я тебе привезла разные салаты и твой любимый оливье. Я сама делала, первый раз. Только со свежими огурцами, чтобы у него летний вкус был.

Я киваю задумчиво.

— А соленых не было, — говорит она.

— Как твои дела?

— Какие, Алешенька?

Я смотрю на нее пристально.

— А, эти… Все хорошо, они вчера закончили повторный курс лечения. Во вторник только нужно провериться: сдать мазок, но я точно вылечена. И здорова. Господи, какое счастье. Ты рад?

Я не отвечаю на ее простой, совершенно по-простому заданный вопрос. И смотрю на ее фигуру. Высокая грудь подчеркнута вырезом летнего платья. Бедра… вызывают жжение в моих ладонях. Желание их коснуться. Которое я немедленно давлю.

— Нравится, это новое?

Неужели она заметила, она никогда не была наблюдательной.

— Что? — не понимаю я.

— Платье. Я специально для тебя купила.

Оно тоже выше колен. Мини-юбка, мини-платье, мини-мода.

— У тебя грудь в нем очень выступает.

— Оно так сшито, это французское, — утешает она меня.

— Ну да, тебе нужно внимание всех мужчин к своей фигуре.

— Что ты, Алешенька, я только для тебя его надела. Я сама не хожу никуда, а если и выхожу, то даже не крашусь.

— Где ты взяла деньги?

— Мама дала.

Она подошла ко мне, и ее талия оказалась у моего бедра.

— Обними меня, я так по тебе соскучилась. Ты не прикасался ко мне вечность.

Ее губы потянулись ко мне. В последнюю секунду я отстранился. У нее были красивые губы. Она поцеловала в щеку. Вычерченные, симметричные, не тонкие. Всегда не терпел тонких губ, признак злости в женщине. Если я опишу ее губы — средней полности, будет звучать ужасно коряво. Но они не были полные, а именно совершенного очертания и формы.

Она прильнула ко мне, уткнувшись в шею, сжав судорожно мои плечи. Совершенные губы целовали мою шею. Совершенная фигура прижималась ко мне. Я старался сдержать возбуждение. Губы были мягкие и по-детски доверчивые. Ах да, она же была нецелованная до меня. Или целованная. Как можно узнать или проверить? Ничто не оставит следа на теле женщины. Как корабль на поверхности моря.

Она целовала мне скулу, овал подбородка, щеку. Я взял ее за плечи. И, преодолевая напряжение ее рук, отодвинул.

— Что случилось?

— Хочешь чаю, я купил вафельный торт?

Лита еще была в дымке увлечения.

— Нет… да… как ты хочешь.

Я высвободился из ее объятий.

— Я тебе привезла вкусное варенье. — Она уже пришла в себя. — Ты любишь вишневое, я помню.

— Спасибо. Хочешь накрыть на стол?

— А можно? Я с удовольствием!

Она радостно упорхнула на кухню. В роли хозяйки дома я ее еще не видел. И с тревогой ожидал результатов. Вернее, последствий. По телевизору показывали муру, по радио — вести с полей. Кассетника не было, чем ее развлекать, я не знал.

С кухни послышались звуки падающих предметов.

— Ничего страшного, Алешенька, это упала банка из-под салата, который я принесла, и вилка. Но салат я успела выложить.

У нее никогда ничего не случалось страшного. Почему должны падать банки и вилки, объяснений не последовало. Если бы она что-то сделала нормально, я бы удивился.

— Я купила ромштексы в кулинарии, они совсем свежие. Хочешь я пожарю?

— Я не голодный.

— Тогда будем пить чай. Хочешь шоколадные трюфеля?

Она, похоже, зимовать здесь собралась.

— Ты и их привезла?

— Нет, коробка стоит на окне. А ты любишь шоколад?

— Наверно, пустая. Нет, кроме шоколадных батончиков — зимой. Не так холодно внутри в кишках — после института.