Александр Минчин - Лита

— Я это знаю. Ты мне купил их на Плющихе, когда мы первый раз встретились.

Кажется, это было вечность назад.

— Алешенька, иди, все готово.

На столе стояли чашки, блюдца, красивое варенье. У вишневого варенья всегда красивый цвет. Даже салфетки она привезла с собой. Я достаю сыры, она их тонко нарезает, едва не порезав палец. Ставит на стол свежие булки — и получается роскошный полдник. В детском саду я ненавидел это слово. Потому что давали всегда или кефир, или холодное какао с омерзительной пленкой и задубелые печенья.

— Тебе крепче или слабее?

— Средне.

Она наливает свежезаваренный чай, естественно, крышка падает, которую я ловлю до того, как происходят всплески из чашки. Она виновато улыбается.

— Прости.

Есть слова, которые любишь, а есть, которые не переносишь. Отчего так, откуда появляется вкус к словам? Это же не еда. Не цветы и цветá.

— С каким сыром тебе сделать сандвич?

Я смотрю на нее с непониманием.

— Я хочу тебе сделать…

— Спасибо, я сам…

Она взяла кусок торта, положила на блюдце и деликатно откусила кусочек.

Наши глаза встретились, погрузились, она не выдержала взгляда.

— Ты угощаешь меня сладким… Я чувствую себя виноватой, я не заслужила. После…

— Вкусное варенье, — прервал я. И взял большую чашку за тонкую ручку.

— Я хочу научиться делать варенье. Для тебя. Женщина на базаре, у которой я купила, дала мне рецепт. Если ты разрешишь…

— Не надо, не трать время.

— …куплю вишню, — по инерции продолжала она. Ее губы сложились в едва заметную гримасу обиды.

— Спасибо за стремление. Когда у тебя начинаются зачеты?

— В среду. Я всю неделю готовилась, переписывала. Тебе нужны конспекты?

— Пока не знаю. Я собирался заниматься сегодня и завтра.

— Я тебе мешаю…

— Зачет во вторник, но я не знаю даже вопросов.

— Давай я позвоню сейчас девочкам, и они продиктуют по телефону.

— Пей чай, он остынет. Остывший чай очень невкусный.

Она взяла чашку, но не отпила.

— Почему ты не даешь мне что-либо сделать для тебя?

— Не хочу, чтобы ты отвлекалась.

— Но ты — это самое главное для меня. Я так хочу тебе помочь. Я знаю, ты один и тебе никто ни в чем не помогает.

Я вздрогнул.

— Давай… о чем-нибудь другом.

— О чем ты хочешь, Алешенька? Мне все приятно, лишь бы быть рядом с тобой.

Я задумался. Как я отношусь к ней? Она становится все родней и родней. Как будто сделана из моего ребра. Я не хочу этого. Ее отношение ко мне? Говорит одно, сделала другое. Я вспоминаю, что она сделала. И остывший чай обжигает меня, как кипяток.

— Что со следствием? Или тебя это уже не волнует?

— Конечно, волнует… Звонил следователь. На следующей неделе он устраивает очную, ставку. Только не волнуйся, Алешенька. Я все скажу следователю.

— Ведь они тебя… изнасиловали.

— Конечно, любимый, они меня из… насиловали.

Мы переходим после чая на диван. Она садится рядом. Я невольно смотрю на ее бедро, лоно, очерченное тонким платьем. Облегающим, обтягивающим, обжигающим.

Я не хочу возбуждаться. Я не должен к ней прикасаться. Я не смогу переступить круг, черту, очерченную другими. Ее распяли, попользовались и надругались. А я теперь должен подбирать остатки — после того как ее заразили и выбросили. Ее телом! Я чуть не вскричал. Я ненавижуее за это! Я не смогу с этим жить. Я думаю об этом дни и ночи. И новые ночи, и новые дни. Я отодвинулся от ее выдавливающих материю изнутри бедер и отвернулся к окну.

— Что такое, Алеша? Тебе неприятно, что я сижу рядом?

— Я не должен к тебе прикасаться. Я не хочу…

— Ну хоть немного, чуть-чуть?

Как будто все, что было, ее не задело. Не наложило отпечаток. Не коснулось. Я почувствовал ее губы у себя на шее. Потом шепот:

— Давай перейдем на кровать, здесь неудобно…

Она взяла меня, обжегшись, за не сопротивлявшуюся руку. Спальня была маленькая комната, которую занимала высокая девственная кровать.

— Давай полежим рядом, я немного устала, мы ничего не будем делать.

Лита стала гладить меня по щеке, потом, как бы нечаянно, опустила мои плечи на подушку. Она плавно опустилась рядом. Я отвел взгляд от ее груди. И тут же почувствовал прижимающееся, возбуждающее меня бедро. Ее рука гладила мою шею, расстегнув верхние пуговички рубашки. Мои руки была вытянуты по швам. Я знал, что если коснусь ее, то сорвусь. Все опять начнется сначала. А я хотел конца. Хотел ли? Я был на распутье двух дорог, и «да», и «нет». Я знал, что она мне принесет гораздо больше боли, чем принесла уже. Эта девочка с выточенной Богом фигурой и шелковым именем Лита.