Мишель Фейбер - Близнецы Фаренгейт

— Опасно? — врач снова занервничал и вспотел до того, что диктатору это показалось, если честно сказать, неприятным.

— Дружище, мы знаем друг друга давным-давно, — уведомил он врача. — Что же мешает нам говорить в открытую?

Врач сглотнул и глупо ухмыльнулся. Он и диктатор знали друг друга двадцать три месяца, ну, скажем, два года. Разве это «давным-давно»? Нет, были, конечно, люди, которые, протянув куда меньший срок, впадали у диктатора в немилость — и впадали с немалым шумом. А с другой стороны, знать диктатора уж очень давно — тоже дело не из самых приятных, поскольку все его близкие друзья и таковые же родственники в большинстве своем перемерли.

— Рентгенограмма показывает, что вы… ваше сердце… что у вас кардиальная миксома.

Ну вот, сказал. И теперь ждал последствий, помаргивая за вспотевшими очками.

— Это рак, что ли? — спросил диктатор.

— Да, это рак, — ответил врач.

— А рак, он сам собой не проходит, верно? — в голосе диктатора прозвучало сомнение, — слова эти противоречили всему, что он знал о политике.

— Этот сам не проходит.

— Смертельный, так? — спросил, прощупывая силу врага, диктатор.

— Ну, вообще-то, миксома, сама по себе, — опухоль доброкачественная. Однако, когда речь идет о сердце, она… э-э…

— Фатальна.

— Да.

Диктатор встал, подошел к окну. Вгляделся в него, сцепив за спиной руки.

— Рак можно вырезать, — сказал он.

— Рак, он ведь разный бывает, — сообщил, поеживаясь, врач. — Один вырезать просто. С другими все намного сложнее.

Диктатор кивнул. Вот такое различение его политическому опыту вполне соответствовало.

— За какой срок он может меня прикончить?

— Видите ли, я ведь всего лишь терапевт, не специалист, — с мольбой в голосе произнес врач. — В посвященных этой болезни монографиях указывается средний срок в три месяца. Я, правда, не знаю, как была набрана статистика. Если это значение среднее, значит три месяца получены в результате того, что один больной проживает неделю, а другой… м-м… примерно полгода.

Врач поморщился — полгода и самому ему представлялись сроком не так чтобы очень… Может, лучше было повольничать с арифметикой — диктатор, при всех его почетных университетских степенях, славился невежественностью.

— Ты это сделать сможешь? — осведомился диктатор.

Врач покачал головой.

— Я не смогу, — сказал он.

— Даже если я дам тебе две недели, чтобы ты попрактиковался, книжки почитал?

Врач, чтобы, упаси Бог, не захихикать, покрепче прижал к себе папку со снимками.

— Даже если вы дадите мне год, — ответил он. — Пораженные кровяные сосуды очень, очень тонки. А с моими крестьянскими лапищами…

И он поднял одну из них, показывая, какое это все-таки чудо, что революционный режим диктатора смог сотворить хоть наполовину приличного доктора из столь негодного материала.

Диктатор помрачнел, подвигал челюстью вправо-влево. А врач уже начал терзаться страхом — не переборщил ли он со своим крестьянским происхождением?

Наконец, диктатор сказал:

— Да, но я думал, вся беда в том, что сердце у меня слишком большое .

— Это верно, — ответил врач, — однако, в случаях, подобных вашему, дело нельзя решить, просто выдернув сердце из… как репку из грядки. Это работа, которая требует великой тонкости, большой… сноровки.

Диктатор откинулся в кресле назад. Кресло громко затрещало. Он был мужчиной семидесяти дух лет, с избыточным весом и слезящимися глазами, с волосами цвета масла для волос. На стене за ним висел портрет, изображавший его человеком без возраста, уверявший, что диктатор способен рвать людей на куски голыми руками и без посторонней помощи.

— Найди мне доктора, который справится с этим, — сказал он.

Два дня спустя врач снова пришел в кабинет диктатора.

— Доктора нашел? — требовательно поинтересовался старик.

— По-моему, да, — ответил врач. — Согласно всем хирургам, с которыми я консультировался, существует лишь один человек, который, возможно, способен это проделать.

— Превосходно: его имя?

— Собственно, это не он, а она. Госпожа Сампрас. Помните, она была одной из четырнадцати хирургов, которые постыдным образом сбежали в 92-м в Америку, чтобы сделать бессмысленную операцию богатой еврейке.

— Если она в Америке, мне от нее пользы не будет! — воскликнул диктатор. — Нужно ее вернуть!

Врач прикусил губу — похоже, диктатор напрочь забыл о подлинных обстоятельствах исчезновения госпожи Сампрас, и это врача сильно смутило.