Виктор Левашов - Третья половина жизни

– Можно без отчества, – разрешил Леонтьев.

– Ладно, буду без отчества. Меня попросили провести с вами разъяснительную работу.

– Кто попросил?

– Директор студии, Дмитрий Кузьмич Карпов.

– Он проводит со мной эту работу на каждой летучке.

– Но вы не очень-то к нему прислушиваетесь.

– Почему? Прислушиваюсь, – возразил Леонтьев. – Когда он говорит по делу. А когда не по делу… Что бы ни говорили, а журналистика – это профессия. В ней свои законы. Он этого не понимает.

– Не выступайте, Валерий, – прервал его Венгеров. – Карпов ценит в вас профессионала. Я всегда с интересом смотрю ваши передачи. Но в последней программе вы сильно перегнули палку.

– Чем? В ней каждое слово было правдой.

– Правда – вещь обоюдоострая, с ней нужно обращаться очень осторожно. Да, рабочие недовольны условиями труда. Но призывать их увольняться – это очень плохой совет. Как они могут уволиться? Это значит потерять все полярки. А они зарабатывали их годами.

– Как же они могут защитить свои права?

– Никак. Никаких прав у них нет и никогда не было. Это правда. Нужно уметь жить с нерешенными проблемами. Это тоже правда.

– Мне странно слышать это от вас. Я знаю, что вы просидели в Норильлаге пятнадцать лет. За что вас посадили?

– Я преподавал философию в ленинградском университете. Попал в кировский поток.

– Неужели вас это ничему не научило?

– Очень многому научило. Пониманию закономерностей исторического процесса. Вы где живёте? – неожиданно спросил Венгеров.

– В общежитии на Ленинском проспекте.

– В общежитии? У студии не нашлось для вас квартиры?

– Меня устраивает. Отдельная комната гостиничного типа. Единственное неудобство – вахта на входе. Есть проблемы, когда приходит подруга. Но я научился их решать. Почему вы спросили?

– Дом новый, – объяснил Венгеров. – А в подъездах старых домов ещё сохранились эмалированные таблички: «Граждане, берегите вечную мерзлоту!» Не приходилось видеть?

– Видел. Они всегда наводили на размышления.

– Вечная мерзлота – это то, на чём стоит Норильск. И то, на чём держится жизнь. Вся наша жизнь. Разрушить её легко. Но к чему это приведёт? Это мы уже проходили. Поощряя недовольство рабочих, вы покушаетесь на неустойчивое равновесие в обществе. Это опасное занятие. Берегите вечную мерзлоту. Это я и хотел вам разъяснить. Вы меня поняли?

– Понял, – кивнул Леонтьев. – Я об этом подумаю.

Понял он только одно. Прошлое не умерло, страх перед переменами так глубоко укоренён в сознании людей, что никакими передачами его не заглушить. Работяги могут сколько угодно материть начальство, но в знак протеста никогда не уволятся, чтобы не потерять трудно заработанные полярки. Интеллигенция может сколько угодно слушать «Голос Америки», читать и обсуждать самиздат, рассказывать анекдоты о Брежневе, но и пальцем не шевельнёт, чтобы что-нибудь сделать. Всего восемь человек вышли в августе 1968 года на Красную площадь, протестуя против оккупации Чехословакии. Только восемь из многомиллионной Москвы. О чём-то это говорит?

– Я не всегда знаю, что нужно делать, – сказал Венгеров, заканчивая разговор. – Но всегда знаю, чего делать не следует.

Неожиданным для Леонтьева последствием этой встречи было то, что ему дали квартиру на улице Комсомольской. Квартира была однокомнатная, с полчищами тараканов, которые разбегались со стола, когда в кухне включали свет. Он перебрался в неё из своего общежития, его подруга Лиза из своего. Проблема с вахтой была решена. Леонтьев не думал, сколько он здесь проживёт и чем кончится его семейная жизнь. Прожил он в этой квартире два года, а его семейная жизнь закончилась через двадцать пять лет.

Передача, вызвавшая резкое недовольство всех руководителей комбината, никак на обстановку на заводах не повлияла. Авралы и «чёрные» субботы продолжались, возрос производственный травматизм, даже стали раздаваться призывы к забастовке. Смутьянов увольняли под разными предлогами, они обращались в суд. Судьи, получившие указание горкома партии, в исках о восстановлении на работе отказывали. Отказывали и тем, кому производственную травму засчитывали как бытовую. Пошли жалобы в краевой суд, в Верховный суд, в ЦК партии и даже в ООН. Появились «черные адвокаты» из уволенных рабочих, поднаторевших в законах. Они писали жалобы другим рабочим, поливали первого секретаря горкома и директора комбината и в выражениях не стеснялись. «Варвары ХХ века!..» Как это было принято во все времена, жалобы возвращались в Норильск.