Елена Колядина - Под мостом из карамели

Домой папа мчался через дворы, не замечая мятной прелести морозных сумерек. Открыл дверь своим ключом. Из кухни выглянула бабушка.

– Летка дома?

– У себя в комнате, папье-маше своё раскрашивает. Уроки нам, как всегда, не заданы, только чтение и рисование.

– Повезло ей.

– Что такое? – нахмурившись, спросила бабушка.

– Ничего. Всё отлично.

– Пельмени будешь или сосиски?

– Сосиски? Кто-то из класса уже позвонил? Доложили?

– Проблемы с успеваемостью? – догадалась бабушка.

– И с ней тоже, – для сохранения семейного педсовета в тайне от ребёнка, папа прошёл не в ванную, а на кухню, и стал трясти на ладонь средство для мытья посуды. – В общем, у нас две новости.

– Одна плохая и одна хорошая? – бодро предположила бабушка.

– А ты оптимистка.

– Так, давай для начала успокоимся. Поешь. Ты не ответил, что будешь, пельмени или сосиски?

– Яйцо почесать под майонезом!

– Прекрати хамить, это не твой стиль.

Папа отёр одну руку о джинсы и принялся шарить по гжельским петушкам и дулёвским колобашкам. Как же он ненавидел это декоративно-прикладное искусство с его продажной народностью!

– Откуда опять это чёртова хохлома?! Я же все выбрасывал!

– Не трогай эстетику быта! – вскинулась бабушка.

– Слушай, я знаю, ты где-то заначила. Давай!

Бабушка лживо поводила глазами, потом сказала: «Отвернись», и, пошуршав в буфете, извлекла две сигареты. Оба молча заняли привычные позиции: бабушка воровски гнала дым в форточку, папа – в вытяжку над плитой. Бросили, не докурив. Бабушка помахала над головой, как пропеллером, кухонным югославским полотенцем. Закрыла форточку, оправила нейлоновый тюль.

– Представляю, как порадуются на берегах Гудзона, – вслух произнес папа то, что было главной мотивацией всех помыслов. – Удружила дочь родная, – он выключил вытяжку и вытащил из нагрудного кармана двойной листок в линейку. – На, почитай, о чём мечтает твоя внучка.

– «Кем я хочу стать», – прохрипела бабушка и поглядела на сына. – Надеюсь, не путаной, как её мать?

Папа открыл холодильник, вытащил, уронив на пол упаковку с сыром, закрученный полиэтиленовый пакет, засунул назад, смахнул блюдце с банки рыбных консервов, и, выругавшись, пнул дверцу, на которой брякнула бутыль аджики с высохшим ободком.

Дочитав сочинение, бабушка лицемерно потрясла головой и заглянула за сгиб листка, словно не обнаружила ничего ужасного и решила проверить, весь ли текст был доступен её вниманию.

– И что здесь такого? Ребёнок! Что ты хочешь? Вспомни, как ты мечтал возить песок на «зиле»?

– Что такого? Ничего. Нам любезно предложили написать заявление на бесплатные школьные обеды. Мы – семья, оказавшаяся в сложной жизненной ситуации! Можем не сдавать деньги на нужды класса! Ты бы видела рожи родителей! Особенно эту змею из пресс-службы президента. «Я в детстве мечтала пасть смертью храбрых!» Так кто тебе мешал?!

– Ну-ну, успокойся, – тревожно сказала бабушка.

– Успокойся! Пасть она мечтала. Неплохо в итоге пала. А депутат наш, оказывается, спал и видел охранять границу с собакой от внутренних врагов.

– И эта рептилия, ну, бывшая и.о., была? – боясь услышать ответ, просипела бабушка.

– Все были! Как нарочно, весь класс в полном составе, отложив дела большой государственной важности и общественной значимости. А всё ты со своими байками про кашу на обоях!

Бабушкины глаза забегали. Но она быстро подобралась и повела плечами:

– Да, мое послевоенное детство было трудным, я жила, как вся наша великая страна, верила…

– Прекрати, мы не на партсобрании.

Бабушка примолкла.

Папа поставил на плиту ковшик с водой, сварить эти чёртовы сардельки. Сардельки бурлили, как революционное подполье, вместе с ними кипела бабушка.

Сжевав зловеще лопнувшие колбаски с жареными макаронами и томатным соусом, папа открыл крышку кофемолки, потянул носом и устало попрекнул:

– Ну зачем ты Летке про эти обои рассказывала? Ведь лажа полная. Неправильно ребенка замотивировала.

– На обоях был хлеб, а не каша, – поправила бабушка и забрала кофемолку. – Давай, сварю.

Собственно, и рассказывать-то было нечего. Ну велел бабушке пятиклассник, сосед по коммунальной квартире №6, что в дом 71 по улице Садовой, держать ложкой в тарелке свою половину жидкой мучной каши, а сам в это время ел другую половину. Старый анекдот, даже не смешно. Ну попросил он же в долг кусок хлеба, и бабушка обвела горбушку химическим карандашом на обоях, чтоб потом вернул в тех же объёмах. Да, сообщил весь её блокадный класс в 1948 году, что мечтает быть поваром, коком, работать на хлебозаводе и мясокомбинате, буфетчицей на Финляндском вокзале, продавщицей в гастрономе и кассиром в булочной. Только одна девочка летчиком на истребителе захотела стать. И, как нарочно, открытый урок, проверка из роно. Ну и уволили учительницу за слабую работу по патриотическому воспитанию, отправили в тёплые края. Нет, куда услали педагога, бабушка Лете, конечно, не рассказывала. Но ребенок такой впечатлительный! Да еще с психологической травмой. На нервной почве – мать-зайчиха бросила собственное дитя, – внучка плохо ела, приходилось развлекать за столом, крутить над тарелкой с супом пустую мясорубку, читать книжки с картинками, вспоминать, как бабушка голодала и как потом покупала в лютый холод мороженое, потому что это была единственная сладость, которая продавалась не по карточкам. И сама же потом в газетах врала, что советские люди – самые закалённые, пломбир в стужу едят, удивляя иностранных гостей. Деточка, наслушалась бабушку глупую, тоже решила стать поваром, людей кормить! Но это всё пройдет!