Елена Колядина - Под мостом из карамели

– Впрочем, рассматривается и версия, что взрыв организовала одна из националистических групп. Известно, что клуб и ресторан принадлежат выходцам из Средней Азии, и в их адрес уже звучали угрозы. – Камера передвинулась на стену, где с трудом можно было разглядеть полустёршиеся слова «Россия для русских!».

– Да этой надписи сто лет! – снова вскрикнула Лета. – Там уже ничего не видно! При чём здесь националисты!

– На месте преступления был найден вот этот ботинок. – Камера показала Летин устрашающий башмак с развалившейся шнуровкой.

Лета подтянула ноги под стул.

– Именно такую обувь носят те, кто причисляют себя к скинхедам, известно, что численность бритоголовых в Москве составляет около десяти тысяч.

Папа напряжённо посмотрел на дочь.

– Какие скинхеды?! – возмутилась Лета. – Это обувь рабочего класса! Папа, скажи! Всё врут! Зачем преступнику разуваться? Взорвал, снял сапоги и пошёл в метро босиком?

Бабушка на мгновенье замерла, а затем протянула взгляд из столовой в холл, на брошенные у входной двери грязные, измочаленные сабо, которые внучка купила в магазине спецодежды для работы в «Пилаве».

– Леточка, а где твои ботинки? – слабо сказала бабушка.

– Бабушка, ты что, думаешь, я на прощанье взорвала ресторан, потому что владельцы – чебуреки?!

– А были другие причины? – сказал папа.

Лета осеклась. Рассказывать о шефе, значит слушать, как папа будет грозиться всех убить, но так никого и не убьет, а Лета лишь ещё раз убедится, что беззащитна, как лягушка в руках мальчишки. Тогда какой смысл быть честной?

– Просто за мной заехала на машине подруга, – дивясь, как легко она врёт, заверила Лета. – Я вам рассказывала, чемпионка кубка Кремля по кондитерскому искусству, я к ней выскочила, в чём была, только куртку накинула, а она меня до дома довезла. Вы хотели, чтобы я вернулась из-за пары старых дерьмодавов, и погибла?

– Господи спаси! – бабушка нарисовала в воздухе мелкие, словно в казаках-разбойниках, крестики.

– Это точно баллон на кухне взорвался, – с неуместным удовлетворением сказала Лета и усмехнулась. – Месть – блюдо, которое подают горячим.

– А я предупреждал, что этот «Пилав» – опасное место! – папа с бабушкой, не сговариваясь, бросились к Лете и сжали ребёнка в объятиях вместе со спинкой стула.

– Где мой валокордин? Я должна покурить, – наконец, оторвавшись от внучки, прохрипела бабушка.

– А я – выпить, – заявил папа.

В кармане Летиной куртки звякнула эсэмэска. «Prazdnik jertvoprinoshenia kurban-bairam v tvou chest, – прочитала она, оказавшись в прихожей. – Теper verish chto ja tebia lubliu?»

Она вышла в «Хлеб и шоколад» на другой день и погрузилась в ремесло карамелеварения с отречением, почти невозможным для её возраста. Так отдаваться делу могли только ровесницы-спортсменки или балерины, но их на скорые грандиозные победы, золотые свершения и денежные награды натаскивал орущий тренер, хлыст педагога или напористые родители. На Лету никто не кричал. Папа не чертал сияющих кондитерских вершин, а, наоборот, наносил дочери изящные уколы, называя ребёнка монпансье, карамелькой и кэнди. Милые сладости, недостойные революционерки, антиглобалистки, взрослой девушки, дочери буржуа от высокого искусства, которая, если уж случилась такая пролетарская беда, должна учиться кулинарному мастерству в Париже или Болонье, а не работать поварихой в России.

Деньги, которые в «Хлебе и шоколаде» Лете выдавали в конверте с надписью от руки «Новикова», она толком не пересчитывала, так что семья только косвенно прикидывала, что ребенок зарабатывает полторы-две тысячи долларов. Но и бесплатно она работала бы с такой же страстью. Единственным человеком, кто напоминал ей о задачах и перспективах – чемпионат, съёмки, – была Собака. Но эта конкретность целей вовсе не лишала Лету гибкости в освоении карамельного колдовства – ей казалось, что на работе она занимается творчеством почти в чистом алхимическом виде. Лета была уверена – леденцовые шоу, в которые незаметно превратились её таинственные встречи с кипящей карамелью, как и прежде, лишь правдивый яркий праздник, честный карнавал, простодушный цирк зверей из её детства. Ей казалось, она сама всем руководила, и, конечно, никогда не допустила бы в своих изделиях продажной пошлости. Тем более что никто не заставлял Лету штамповать розочки или зайчиков. Сотрудница «Хлеба и шоколада» с непереводимой должностью «ивентер» лишь сообщала специалистке по карамели тему очередного утренника, банкета, церемонии или идею выездного представления.