Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Поездки по Рейну вот уже более ста пятидесяти лет славятся своим безупречным сервисом . Первый пароход появился на Рейне в 1816 году. Добросовестная английская игрушка восьмого июня отшвартовалась в Роттердаме, а двенадцатого уже доплыла до Кельна. Дальше вверх по реке ее тянули русские бурлаки и арабские лошади, вплоть до Кобленца, где она затонула. Европа учится на ошибках. Она любит делать удобные вещи. Кельты плавали по Рейну на плотах уже во втором тысячелетии до нашей эры. В девятом веке народ на Рейне грабили викинги. Американцы перешли через реку седьмого марта. Семнадцатого числа мост под ними рухнул. Эльзас и Лотарингию забрала себе Франция. После референдума Саар вернулся в Германию. Аденауэр родился в Кельне. Гете учился медицине в Страсбурге. Ясперс умер в Базеле. Ясно, что это — один человек. Европа может зачахнуть только от отсутствия самоуважения. Базель находится на отметке 252 метров над уровнем моря. Население — 182 000 жителей. Каждую секунду в Базеле протекает 1030 кубических метров рейнской воды. Мой дежурный суп — местный граф Цеппелин. Его воздушные аппараты, каюта, ванная, еда и, конечно, пейзажи, доведенные до совершенства, приняты к моему сведению.

На шикарном теплоходе «Дейчланд» я попал в руки профессиональных комфортщиков. Возражать им непросто. Тонкой пластмассовой пленкой комфорт обволакивает все ощущения. Лучше плыть на барже, хотя это тоже — искусственность и самообман.

Я никогда так не антипутешествовал , как от Базеля до Северного моря. Холодный буфет оказался сильнее Рейна. Паровые лобстеры затмили Кельнский собор, не говоря уже о развалинах средневековых замков с немецким стягом над реставрированной крышей.

— Ну что, скучаете? — заботливо спросил капитан, глядя, как я лениво копаюсь в крабовом салате.

— Я сегодня вдруг вспомнил, что Ленин в своей ранней работе «Что делать?» сказал: «Надо мечтать!»

— Без мечты не проживешь, — одобрительно сказал капитан. — Может быть, вы нас возьмете в заложники?

— Зачем? — заинтересовался я.

Торты с персиками, облитые шоколадом, выглядели куда более шовинистически, нежели патриотические монументы Вильгельма и самой матери Германии в окружении своры чугунных орлов.

— Я думал когда-то, что только в России мы плодим скульптурных уродов, — признался я немке.

Путешествие — это, прежде всего, проишествие, в идеальной перспективе — авантюра. В современной Европе приключение сведено к минимуму событийности. Турист превращен в комическую фигуру. Как домашняя птица в клетке, он выклевывает по зернышку корм, отпущенный турагентством. Путеводитель берет на себя функции тоталитарного законодателя, не чуждого анекдоту. Он правит с юморком.

— Че Гевара красиво погиб в Боливии, — сказал я немке. В своих оранжевых штанах она оживилась.

— Помнишь, — сказала она, — он велит агенту ЦРУ, кубинцу, которому приказано его прикончить, передать Фиделю Кастро, что революция скоро победит во всей Южной Америке.

— Фидель Кастро, конечно, крылатый конь с яйцами, — сказал я, — но Че Гевара фотогенично умер.

— Давай поднимем над кораблем красный флаг, — предложила немка.

— Ага, — сказал я. — И назовем корабль «Броненосец Потемкин».

Немка счастливо рассмеялась.

Путеводитель подшучивает над всеми этими римлянами и рейнскими легендами (где герои повсеместно оказываются жертвами собственной жестокости, а героини — собственной глупости), но вдруг впадает в слезливую речь демагога. Гиды — его вассалы, и как всякие вассалы, склонны к халтуре. Для них Кельн, прежде всего, столица одеколона.

— Слушайте, кончайте жрать, — сказал капитан за ужином мне на ухо. — Возьмите меня штурмом, как Зимний дворец! Арестуйте, как временное правительство!

В Амстердаме я бежал с корабля, не оглядываясь, но был уверен, что за мной гонится по пятам вся команда во главе с задушевным опереточным капитаном, многоязыкие организаторы досуга, повара в парадных колпаках, официанты, бармены, уборщицы кают с бесшумными пылесосами в обнимку. Я чувствовал затылком их совершенно любезные улыбки, с которыми они бежали за мной в пароксизме коммерческого гостеприимства, с которыми они хотели меня прокатить назад в Базель, а потом опять в Амстердам, и еще раз в Базель, оставить у себя пожизненно.

Я бросился на заднее сиденье и заорал бритоголовому таксисту:

— Давай! В самый грязный притон! В самую черную комнату голландского разврата!