Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Однако на душе было непросто. Понятно, стоит мне их только подбодрить, как они бросятся ко мне со всех ног, давя друг друга.

— Так ты, оказывается, не человек, а общественная институция, — заметила немка со странной смесью старогошистского презрения и немецкой сентиментальности.

Казань встретила наш корабль военным духовым оркестром. Сверкали на солнце трубы. Боже, как красивы татары! А татарки! А татарчата! Одно загляденье! Здесь каждый — Нуриев. Здесь вечный балет. Я уверен, что все прославленные итальянские модельеры — тоже татары. В этот город надо засылать мировых агентов по сбору кандидатов на топ-модели. В татарских лицах есть врожденная стильность «звезд». В их взглядах — сладостная отрешенность, о которой повествуют рекламы лучших парфюмов.

Я подошел к скамейке ветеранов, которых специально привезли на пристань для встречи с нами. Эти ударники до сих пор выглядели обалдевшими от звука собственной жизни. Их было в общей сложности семь человек, включая старушку в плаще-клеенке. Вот, в сущности, и все, что осталось от советского народа. Старость в России неприлична. Для ее описания Шекспир не нужен. Нюрнбергский процесс чересчур театрален для ее осуждения.

— Стахановцы, кто вы теперь: коммунисты или демократы? — поздоровавшись, спросил я.

— Да как сказать! — ветераны пожали плечами. Если они за что-то еще держались, так это за «валокордин». Они просто устали ждать, чтобы с ними кто-нибудь объяснился. Наконец, кто-то из них спросил:

— А сам-то?

Я отрекомендовался, как Черчилль, сторонником демократического зла.

— Ну, и мы тоже.

Они без боя сдавали жизненные позиции.

Я застал немку за странным занятием. Она стояла возле автобуса и наблюдала сквозь модные темные очки, как солдаты, отыгравшие марши, переодевались.

— Скоро Сталинград, — вырвалось у нее. — Не ешь на ночь воблу.

— Я ем воблу только с бодуна! — сдержанно обрадовался я.

По сравнению с татарами казанские русские выглядят бесформенно и неуклюже.

— В русских вообще есть что-то не то, — с доверительным ядом сказала мне немка. — Они стараются быть, как мы, европейцы, но в последний момент у них обязательно что-то срывается… И слава Богу! — добавила она.

Помимо русской неуклюжести, меня интересовал мусульманский фундаментализм. В казанской мечети, справив молитву за наше счастливое плавание, два старых имама объяснили мне, что татары с русскими ссориться не собираются, потому что за много веков сроднились и перемешались.

— Я люблю ваше мусульманство за ярко-зеленый цвет и разнообразие, — почтительно сказал я. — Пророк Мухаммед обещал, что число путей очищения равно количеству истинно верующих. Как хорошо, что на изображениях Пророка на месте лица пустое место. Мессия непредставим. Нет ли у вас в мечети пустой посуды? Ну хоть из-под водки.

— Мы не пьющие, — сказали имамы, но в глазах у них я прочитал чужой приказ не давать.

— Капитана боитесь? — спросил я.

— Капитан — акбар, — сказали имамы.

Я поднял мои глаза кверху и увидел его на небе. Когда я пытался смотреть в другую сторону, то все равно видел его.

— Клянусь звездой, когда она закатывается, — сказал я, — не сбился с пути ваш товарищ и не заблудился.

— Хвала Аллаху, господу миров, — отозвались имамы, — милосердному царю в День суда!

Я вынул ручные гранаты из своих белых штанов и стал ими в шутку жонглировать, стоя на ковре посреди мечети.

Имамы тихо вынули из-под скамейки пару пустых бутылок.

— Капитан велик, — сказали они, — но ты всемогущ и милостив.

Удовлетворенные нехитрым ответом, мы с немкой, схватившись за руки, уехали на автобусе на могилу Василия Сталина, умершего здесь в хрущевской ссылке. У Василия — отбитая фотография, искусственные цветы и венки, восточные сладости траурных принадлежностей. Восточных деталей России не занимать. Взять хотя бы тот же автобус. Кабина водителя — со всякими занавесочками, рюшечками, иконками и салфеточками — это скорее алтарь, чем кабина. Такая кабина гораздо ближе к Индии, чем к Европе.

За завтраком ко мне подошел капитан с озабоченным видом.

— Из каюты вашей немки всю ночь доносились страшные крики, — сообщил он.

— Не обращайте внимания, — усмехнулся я. — Ей снятся кошмары. Ее дедушка воевал под Сталинградом.

— Ах, вот оно что! — успокоился капитан. — В Самаре, — дружелюбно добавил он, — не забудьте посмотреть бункер Сталина.