Сергей Залыгин - Тропы Алтая

Андрей спросил:

— Что нашла интересное? Растение? — и хотел вернуться, а она, зажмурившись, пробежала мимо камня. Вздохнула: «Хотя бы в бога я верила, что ли?!»

Оттого что ни на ручье, ни у лохматого камня ничего не случилось, Рите не было легче. Наоборот, еще страшнее было: все-все, что могло бы уже произойти, стать пережитым, испытанным, — все ожидало ее впереди. Иногда она догадывалась, что бояться нечего, что бояться смешно и глупо, что страх выдуман ею же самой, но от этого боялась не меньше, а еще больше и как-то безнадежнее: страшно было, что и рассудок ничем не мог ей помочь.

«Боже мой! — думала она. — Как было бы хорошо, как прекрасно, если бы я была как все, чтобы все у меня было как у всех, чтобы если я почувствовала, что мне нельзя, невозможно идти в маршрут с Андреем, так и не ходила бы с ним!» Но она всегда хотела быть не как все, и вот сегодня эти все ей мстят!

Было у нее такое средство — посмотреться в зеркало, залюбоваться собою и безраздельно в себя поверить. И хотя понимала, что сейчас это не ко времени, все-таки вынула зеркальце из полевой сумки. Не узнала ни своих глаз, ничего не успела узнать, чем любовалась совсем недавно, а вздрогнула вся: сверху, от черного дерева, смотрел на нее Андрей. Зеркальце выпало.

— Ну чего тебе? Чего? — вскрикнула она.

А он молча смотрел, и вот теперь было у него точь-в-точь такое выражение, как тогда, когда он сжал до боли ее руки: «За баловство не то еще будет!»

В конце концов Рита совсем изнемогла, ходила следом за Андреем и записывала цифры, которые он ей называл: возраст деревьев, их окружность на высоте груди, породный состав. Сначала будто не она записывала, а кто-то другой за нее. Потом она открытие сделала для себя, страшное открытие: скоро уже наступит ночь, наступит тьма и во тьме они с Андреем будут только вдвоем. И от страха Рита стала понимать все цифры, понимать, что это она их записывает, а не кто-то другой, и хотела теперь, чтобы цифр было как можно больше, бесконечно много, чтобы и вечер длился тоже без конца.

Ночь наступила какая-то пустая. Пустая, и все! Всегда, как бы ни было темно, за темнотой чувствуешь других людей. Если нет людей, чувствуешь стены, деревья, горы, небо… Наконец луну чувствуешь и звезды.

Но тут ничего не было, пусто было. Днем Рита так устала и видеть и слышать Андрея, что, когда он уснул на кедровых ветвях, под которыми прогрел сначала землю костром, она не смогла сообразить, что случилось: хорошо это, что он спит, или по-прежнему страшно?

Андрей как будто дал ей какой-то срок, какой-то отпуск от себя. И все остальное — лес, горы, небо, сама ночь — тоже отпустило ее от себя. Рита еще долго ощущала вокруг это ничто, прежде чем у нее появились мысли о чем-то.

Она вспомнила себя и еще двух других людей — Реутского и тетку с материнской стороны, которую у них в семье называли длинным и неуклюжим именем тетя «Что такое хорошо и что такое плохо». Почему-то только себя и этих двоих. Она долго вспоминала, каким образом заместитель декана Реутский в самом начале семестра официально вызвал ее в первый раз: лаборанта послал за ней или кого-нибудь из студентов? Так или иначе — она пришла к нему. В первой комнате кафедры, где занимались аспиранты и ассистенты, — никого. Вошла во вторую, где помещались доценты, — никого. Тут она догадалась: Реутский ждал ее в кабинете завкафедрой.

Он спросил ее, чуть смутившись:

— Вы? — Помолчав, сказал: — Садитесь. Хотите знать, зачем я вас вызвал?

Как будто она не знала — зачем! Хотел приблизить ее к себе, вот и все! Это уже другое дело, каким образом: наверное, собирался предложить ей научную работу под своим руководством.

Мужчины, мужчины! Взрослые, умные, ученые доценты, кандидаты наук, кандидаты в доктора, в члены-корреспонденты и в действительные члены!

Он предложил ей пройти летнюю практику в экспедиции.

— А кем вы там будете? — спросила она.

— Рядовым научным работником. Руководитель экспедиции профессор доктор Вершинин. Эрудит. Приятель моего отца. Шеф моей докторской работы.

Если бы Реутский не был тогда смешным, он был бы очень интересным: небольшая русая бородка, голубые глаза…

— Я подумаю… — сказала Рита. И тотчас поднялась с кресла.

Как это было для него неожиданно, что она вдруг поднялась. Ей и самой хотелось посидеть здесь, еще на него потаращиться, но через минуту-другую он мог бы заговорить уже другим тоном, с достоинством.

— Когда же вы решите?

— Когда вам будет удобно… — Она задержалась в дверях. — Когда вы сможете снова меня вызвать.