Жан д'Ормессон - Бал на похоронах

Вдруг Гитлер направился к Беширу, на латаном мундире которого выделялся железный крест.

— Wo haben Sie das Eiserne Kreuz erhalten? — спросил он, указывая пальцем на награду.

— In Stalingrad, mein Fuhrer! — ответил Бешир, становясь навытяжку.

— Ach, so! — протянул Гитлер. — Ach, so!..

Его тон, до этого угрожающий, истеричный и крикливый, вдруг стал мечтательным. Глаза затуманились. Может быть, вспоминал он о своем первом большом поражении — о битве, в которой весы судьбы качнулись в другую сторону, в которой на карту был поставлен исход всей войны…

Под удивленными взглядами своего интимного кружка Гитлер задержался перед Беширом. Он коротко спросил, откуда тот родом. Бешир ответил несколькими словами: Кавказ, Сирия, Ливан, Египет, Франция. Гитлер кивал головой с отсутствующим видом. Затем медленно удалился, опираясь на жену; его лицо и руки дрожали и нервно подергивались. Вдруг он остановился. Вернулся и снова остановился перед Беширом. Еле слышно пробормотал несколько слов. Беширу послышалось что-то вроде:

— Die Welt!.. Die weite Welt!.. Die ganze Welt…

Через несколько часов церемония была окончена, ее участники рассеялись кто куда, а Бешир получил приказ с завтрашнего дня быть в распоряжении фюрера.

— Дядя Жан, — сказала Изабель с подчеркнуто детской гримаской, — бабушка требует вас.

— Где она? — спросил я.

— Где-то недалеко от вас. Буквально две минуты назад она разговаривала с мадам Поляковой.

Я направился к двум дамам, которые уже расставались.

— Никак не скажешь, — проговорила Марго ван Гулип, — что вы уделяете мне слишком много внимания.

Этот упрек, сформулированный с присущим ей тактом, не был безосновательным. Окликаемый то одним то другим, отвлекаемый мыслью в прошлое Беширом или Андре Швейцером, бегая туда-сюда, беспокоясь о задержке погребального фургона, я и вправду не уделял внимания Королеве Марго. Звезда парижских светских обедов, благотворительных акций в Нью-Йорке и Вашингтоне, балов Феррьеры и отеля Ламбер на острове Сен-Луи, приятельница Луизы де Вильморен и Джекки Кеннеди, она не привыкла к невниманию. Она привыкла царить, а я сейчас относился к ней как к рядовой персоне. И она была вправе удивляться такому пренебрежению: ведь она явилась сюда не просто как участница церемонии, пусть даже привилегированная, и не как почетная гостья. Она видела себя, я полагаю, в роли законной вдовы, раздавленной горем, и следовало воспринимать ее со всем почтением не только к этому ее рангу, но и к ее чувствам: как и все женщины в черном, которых я видел вокруг, она некогда любила Ромена. Тем более что в Греции, когда она была еще Эфтимиу, затем в Америке, Англии, Франции в течение многих лет она была самой большой любовью Ромена.

— Простите меня, — проговорил я. — Слишком много людей, у меня голова идет кругом. Мне следовало бы быть возле вас.

— Ничего, — ответила она с обольстительной улыбкой и тоном китайского императора, прощающего осужденного преступника, — вы знаете, что я всегда все вам прощаю.

Я хорошо представляю, что за все время их любовной связи, то прерывающейся, то возобновляющейся снова и снова, Ромен и Мэг, затем Ромен и Марго, каждый со своей стороны, должны были многое прощать себе и другому. Они несколько раз расставались, но всегда потом находили друг друга. Наконец возраст, усталость, годы и некоторые особые обстоятельства покончили с тем, что называют страстью. Остались дружеские чувства, восторженные — со стороны Марго, живые и прочные — со стороны Ромена. Каждый оставался для другого до конца своим человеком, и смерть Ромена была, бесспорно, тяжелым ударом для Марго.

— Дорогая Марго, — сказал я ей, — я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Я любил его, мы вместе объездили мир, и я думаю, что знал его хорошо, насколько это вообще возможно: так вот — он всегда принадлежал вам.

— Спасибо, — ответила она, кладя свою руку на мою, — спасибо.

— Знаете… — начал я неуверенно, — я уже долго вынашиваю мысль написать книгу о вас…

— Правда? — воскликнула она с удивлением и удовольствием одновременно. — Правда? И это после «Морской таможни»? Но это же абсурд. Я вам категорически запрещаю.

— Тогда я когда-нибудь напишу, вероятно, книгу о Ромене, и вы там будете фигурировать.

Это была, кстати, недурная мысль: взять Марго ван Гулип героиней романа, действие которого охватывало бы пять-шесть десятилетий и проходило бы понемногу везде, он вобрал бы в себя целую эпоху. Жюль Ромен уже сделал такую попытку, но лишь частично и с чувством ожесточения, которое я с ним не разделял. Он описал ее как интриганку, которая не останавливалась ни перед чем, чтобы обеспечить свое восхождение, и опиралась для этого на мужчин, которых использовала, а потом бросала. Я же видел в ней королеву, испытавшую многие несчастья и сумевшую создать легенду о себе на обломках своей жизни.