Юлий Крелин - Заявление

— Куда?

— Куда хочешь. Хоть по Кольцу.

— Может, поедем поучимся водить?

— С ума сошел! Поезжай медленно, где мало машин, без напряжения, спокойно, как должны ехать катафалки.

— А что такое? Плохо, да?

— Нет. Ничего нового, особенного. Катафалк — это для обозначения скорости и плавности. Без всякого глубокого смысла.

Тит включил свой аппарат, и они медленно тронулись по дороге, потом машина свернула, еще раз свернула и выехала на широкую дорогу, где действительно сейчас движение было не сильное.

— Вошла я. Он сразу навстречу, поздоровался.

— Мужчина, стало быть? Молодой?

— Что мужчина, известно было. Лет так под сорок. Поменьше, может.

— Ага.

— Комната небольшая, тесная для троих следователей. Их столы почти впритык стоят друг к другу. Потолки чуть повыше, чем сейчас делают в жилых квартирах. Но очень все столы близко. Представляешь, мало какие интимные вещи приходится следователю говорить, а тут еще по четыре уха и глаза. По-моему, следователям надо отдельные комнаты строить.

— Ты не критикуй строительство и размещение учреждений. Ты про свое расскажи. Ты ж могла при всех все рассказывать?

— Естественно.

— Вот и рассказывай.

— Я и рассказываю. На окнах решетки, но не тюремные, а фигурные, как сейчас делают жители первых этажей. Лампа почему-то бесхозяйственно горела, несмотря на день. Знаешь, плафон такой белый, матовый, круглый, как шар…

— Да ты про дело говори. Что ты все ищешь недочеты в антураже. Не томи.

— Не томись. Короче, сначала он предложил мне прочесть все, что накопилось у них по этому делу. Ну, может, не все дал мне. Кто его знает. Во всяком случае, Заявление и акт экспертизы он мне дал.

— Ну и что там?

— В лечении экспертиза ошибок не находит, все вроде правильно лечили. Но следователь уперся в одно: не является ли халатностью то, что три дня гинеколог не смотрел девочку, хотя все мы писали о том, что это надо.

— Так что ж это, на гинекологов они катят бочки?

— Здрасьте. При чем тут гинекологи! Я же лечащий врач — значит, я и не обеспечила. Он сказал, что, естественно, не может судить о правильности лечения, к тому же экспертиза, говорит, не опровергает ваше лечение, но, может быть, если бы пришел гинеколог раньше и направил нашу мысль как-то иначе, может, дело бы пошло по-иному и не было б таких осложнений. Не было б, может, других осложнений. Абсурд, в общем. Но если это могло быть, тогда налицо преступная халатность, то есть уже подсудно. Статья там какая-то есть.

— Не понимаю, ты при чем тут, если не был гинеколог. Он же не пришел. У тебя ведь записано.

— Если это жизненно необходимая вещь, то я должна была поднять тревогу, звонить главному врачу. Короче, недоглядела. Я сказала, что консультация ничего не могла изменить. В конце концов, в экспертной комиссии тоже были гинекологи, они ж не отметили неправильностей. Я сказала ему, что не в моей компетентности судить собственную халатность, но, по-моему, консультация гинеколога нам нужна была как чисто формальная акция.

— Ты б ему объяснила…

— Не будь ребенком. А чем я там занималась все это время, пока ты читал и страдал… Хочу надеяться.

— Ну, ладно. Дальше давай.

— Мы не пришли, конечно, ни к какому общему мнению, а может, пришли, он же мне не сказал. Уж не знаю, докопался ли он до истины, с его точки зрения, но, наверное, что-то он уяснил после нашей беседы, что-то он получил для себя из моих слов, потому что довольно быстро перешел ко второму вопросу.

— Какой еще второй вопрос?

— Как это какой?! Главный, исходя из Заявления. Почему мы ее рано выписали? Поскольку теперь ясно, что мы ее выписали еще больной.

— Привет! Теперь ясно. Ясно, конечно, если девчушка умерла. Ну, мудрецы.

— Ничего не мудрецы. Конечно, теперь только ясно. Ведь когда мы выписывали, не было ясным, потому и выписали. Я ему сказала, что не было оснований у нас задерживать ее: швы сняли, рана была чистая, жалоб не было, анализ крови и температура нормальные. Мы считали, что температура нормальная. Он говорит, что надо еще доказать насчет утаивания ею температуры. Ее слова еще ничего не говорят. Нужны свидетели или какие-нибудь еще доказательства.

— Ну это ж точно не ваше дело.

— Я так и сказала ему. Мы следствия у себя не проводим, мы верим больным, исходя из того, что им тоже хочется выздороветь. У нас работа построена на другом. Потом стал выпытывать, как мы контролируем измерение температуры. Мы ведь специально-то не контролируем, если нет нужды. У нас может возникнуть обратная ситуация, когда мы не верим высокой температуре. Я ему рассказала порядок измерений, да он и сам все знал. Но главное, конечно, у нас прежде всего все на доверии должно строиться. Иначе это будет чистая судебная медицина. Понятно?