Юлий Крелин - Заявление

Приехали ее родители из другого города, и вот только когда они приехали, мы узнали, что она температуру сбивала. То, что обманом занижала температуру, конечно, утешение, но шкурное, а потому слабое. Знали бы мы в первый раз, и домой не отпустили и лечить начали б пораньше и посильнее. Она больше недели ничего не получала, а температура, оказывается, шпарила.

Я с этой девочкой прямо сроднилась, пока мать не приехала — у нее практически здесь никого нет, некому и приласкать было. Иногда дядя ее приходил — глупый, вредный старик. Во все дыры лез, во все вчинялся, а толку, разумеется, никакого. Все время вспоминал свои былые связи и постоянно норовил привезти то одного уже давно не работающего старика, то другого. Мы предлагали, со своей стороны, известный нам, ныне действующих консультантов. Но вот беда, он их, видите ли, не знает. Раньше, естественно, были другие профессора и песни пели под другую музыку. Да уж бог с ним.

Были и старые профессора, были профессора и нашего времени, но ужас в том, что девочка все равно умерла.

До сих пор она стоит перед моими глазами. Молоденькая, хорошенькая, с густыми длинными светлыми волосами. Очень она приятная в обращении, скромная, теперь она мне просто кажется без изъянов, ведь не считать же изъяном ее ложь — температурную ложь. Я и на вскрытие не могла пойти, хотя не только профессиональный долг обязывал меня быть на этом последнем исследовании.

Но нельзя же все вогнать только в рамки долга?! А?

Какое там вскрытие! Ведь она мне рассказывала про свой роман с уже совсем взрослым человеком, как она ждала его приезда, потому так и торопилась выписаться. Тогда-то я и поняла, для какой надобности она скрывала температуру.

На какие только действия, и на неразумные в том числе, побуждает нас порой любовь, черт побери! Или не любовь это называется? Страсть, борьба полов, романы, жажда хорошего отношения, интерес к чему-то, все надеемся, к неизвестному, неизведанному… А все то же.

Ну, ею и впрямь не изведано, ее еще понять можно, но я-то, старая дура, — я тоже закрутилась. Уж я-то знаю, как и что будет, могу все заранее расписать и даже график составить. Если и поддамся своему неправедному интересу, то получу роман, в лучшем случае на более или менее длительный срок. Ни на что большее я права не имею. То есть в любом случае все окончится бесследной вспышкой… Ведь знаю… все знаю… И все равно тянет. Раньше я с таким уровнем знаний, рассуждений, общения не встречалась никогда. Он оказался математик, а не гуманитарий, знает музыку, литературу. Причем он не ограничен шорами своего времени — он знает и классику и современное искусство, читает много, то есть та норма, которая и должна быть формально у интеллигентного человека. Должна! Да поди ж ты найди ее! Свободного времени у него, по-видимому, много — живет один, без семьи. Была ли она у него, не знаю, — сам не говорит, а спрашивать неудобно, да и ни к чему. У нас с ним пока ничего особенного не было. Во-первых; Марина — девочка эта — отнимала у меня и время, и силы, и душу. Мы только перезванивались да мимолетно встречались. А сейчас на меня сорвалась пустота — со смертью девочки рухнули сразу все связи с прошлыми заботами, да и мои не вовремя уехали. Мне бы надо с ними, к ним. Спасаться надо было. Да куда ж я могла От Марины. И по существу не могла, и формально.

— Что будет?!

Ты ведь помнишь, Танюшка, в детстве и юности кровь моя текла медленно, я была спокойной и рассудительной. И все перипетии с больными тоже раньше проходили для меня спокойно. А как за тридцать перевалило, я стала горячее и бурливее. То ли уходит жизнь постепенно и жалко ее? Быстрая жизнь приведет к быстрому финалу — может быть? Но мне надо сына еще в люди вывести. Или наоборот, — может, мы просто поздно жить начинаем. За кого бояться? За акселерантов, которые начали рано и неизвестно как рано кончат, или за нас, которые припозднились, но в зрелые годы кровь наша почему-то потекла быстрее, и мы порой стали бурно нагонять упущенное.

Вот сейчас сижу дома одна, письмо тебе пишу. Время занимаю — должна ему позвонить. Ждет он. А если я не позвоню — он все равно позвонит сам. Он думает, что я сейчас одна, потому что Андрюша в школе, Володя на работе. Он не знает, что они уехали… Может, и не узнает…

Ну вот, и время протянула, и тебе все написала, все рассказала, но тяжкий груз своего смятения я не передала тебе, да и не надо — понесу сама. Каждый свое сам тащить должен. Да?

Напишу еще.

Пиши и ты. Целую.