Захар Прилепин - Обитель

Телу всё равно было прохладно, и время от времени становилось ещё холоднее — как будто чай жёг только глотку и то место посредине груди, где он тёк, остывая уже внизу грудной клетки.

Галя кое-как поставила недопитую кружку чая. Глаза у неё слипались.

— Не спала, — призналась ему. — Нервничала.

— Кто-нибудь убегал… из лагеря? — спросил Артём, прожевав и вытерев губы рукавом.

«Кажется, и правда пока не сдохну…» — признался себе.

— А вот только что, летом… один… — сказала Галя. — Рассчитал, куда идут морские течения, привязал себя к бревну и отправился на нём в путь. До материка.

— И что?

— Выбросило на берег, — сказала Галя не то чтоб сопереживая, но с некоторым сочувствием. — Все кости переломаны, череп разбит так — как будто… молотом били. О скалы, наверное… не успел отвязаться. Или нахлебался до этого… Не знаю.

Осеннее дерево чадило.

Артёму хотелось укрепиться в их удаче, и он снова начал расспрашивать Галю о том, что может случиться с ними.

— Может мотор сломаться, — сказала Галя. — Но у нас есть мачта и парус, и мы… попробуем так дойти тогда. Я немного умею, и Фёдор показывал — у него брат — моряк… И местные монахи учили… Тюлений староста — он тоже учил… Ещё может начаться шторм. В таком случае мы утонем — и нас опять же не найдут, — как умела, засмеялась она, — …хотя через день-два мы, наверное, пойдём неподалёку от западного берега, чтоб в случае чего можно было попытаться прибиться…

Артёму очень сильно захотелось поцеловать её в губы, обнять: как сестру.

Она не столько видела, сколько чувствовала его по-детски удивлённое и неожиданно радостное состояние — и заразилась им, и снова чему-то засмеялась.

На радостях Артём сходил поискать чего-нибудь на растопку, бродил в полной темноте, упал несколько раз.

«Хоть бы одна сосна», — думал Артём, представляя, как разгорятся ветки. Но откуда сосна на этом пятачке посреди моря, что ей тут делать, о чём думать.

Набрёл на ещё один куцый куст, порубил-поломал его, в темноте даже не понял, что это такое.

Торопливо возвращался обратно на еле живой, трепещущий огонёк, как будто там была защита и оберег.

Ноги не слушались.

Буруны перекатывались через отмель; задувало в лицо; и если лицо прятать — мстительно задувало снизу.

Галя настелила на землю брезент, а на него одеяло, сверху укрылась дождевиком, Артёму оставила другой.

Она лежала головой к самому огню. На голову надела будённовку, завязав под подбородком, — стала такая смешная. Смотрела на него плывущим, слипающимся взглядом.

— «В синем и далеком океане… где-то возле огненной земли…» — пропела Галя. — Ложись скорей.

У Артёма едва слышно заныло под ложечкой.

«Может быть, я правда её люблю? — подумал он, очень бережно взвешивая свой вопрос в голове, чтоб не спугнуть его своим же, из прошлой жизни, зубоскальством. — Люблю? — ещё раз повторил он, беззвучно произнеся это слово, чтоб почувствовать его на губах. — Или как в моём случае называется то чувство, которое у людей зовётся „любовью“?..»

Он досы́пал веток к огоньку.

— А мы куда бежим? — спросил он, заползая под свой дождевик и чувствуя, что речь ему едва даётся.

— А я ещё не решила, — тихо сказала Галя, тоже еле добредая к нему сквозь свою полудрёму и усталость, но тон всё равно был такой, словно она выбирала, в синематограф им отправиться завтра или в театр. — Все, кто бежит, — бегут в Кемь. И оттуда стараются уйти в Финляндию. Нас тоже будут там искать, наверное… Но мы плывём в другую сторону. Может быть, дойдём прямо до Финляндии морем… Это двести вёрст. Может быть, сменим курс и высадимся на берегу под Архангельском… Или где-нибудь в тех землях. Может быть, поплывём до самых Норвежских вод… не знаю… Я не понимаю, насколько тут хватит топлива. У нас ещё три бака… Я забрала у техника, который… разобрал наш самолёт на сто железок… Но можно, говорю… под парусом… давай спать…

Неровным, но таким родным движением она подняла свой дождевик: иди ко мне, Тём.

Он из последних сил засмеялся.

— Что такое? — спросила она, не открывая глаза и путаясь в слогах.

— Эта будённовка твоя… Я не могу. Как будто с красноармейцем из надзорной роты лёг поспать…

Галя сделала движение, чтоб отстраниться, но больше для виду, из строгости.

Артём обнял её и не пустил.

Они тут же уснули.

Спал трудно — будто сам сон стал работой. Непрестанно, как зуб, ныла какая-та часть сознания: надо вставать, надо плыть дальше, надо вставать, за нами уже погоня, нас видно с маяка на Секирке, нас заметили и…