Захар Прилепин - Обитель

В страшном и сумбурном видении красноармейцы подплывали к их островку на лошадях — чтоб их не было слышно. Лошади фыркали и поднимали вверх головы с красными, безумными глазами, красноармейцы скалились…

Скорей разбудить Галю, отползти — они могли их не заметить. Но лодка! Куда деть лодку! Её можно очень быстро утопить… Да!.. Он побежал — на длинных, шатких ногах, словно нарисованных совсем маленьким ребёнком, держащим карандаш в кулаке, — к моторке, сталкивая её в море, — и лодка сразу же ушла под воду… «Что ты делаешь?» — закричала Галя вне себя от ужаса.

Артём проснулся с тяжёлой головной болью: как будто промеж бровей, на лоб, приклеили что-то чуждое, клейкое, занудное — и хотелось сорвать, содрать это.

В голове плотно стоял шум моря.

Галя уже не спала — лежала, похоже, не в силах выбраться из-под дождевика. Лицо её было хмурым, подурневшим.

— Сколько времени, как ты думаешь? — спросил он; слюны во рту не было.

— Начало пятого, — ответила Галя тихо и недовольно.

У неё были часы на груди под кожаным плащом, Артём видел, как она их вытаскивала вчера.

— Давай водки, что ли… — предложил Артём, — весело будет.

Галя посмотрела на него и вдруг усмехнулась.

«Ну, слава тебе господи, — подумал Артём, — а то куда мы в таком настроении…»

Взял и сказал ровно то, что подумал вслух.

— Подай водки-то, — сказала Галя, потягиваясь, — …сударыне-барыне…

Вчерашний костёр выглядел неопрятно, словно его кто-то съел и потом срыгнул чем-то осклизлым на то же самое место.

Артём нашёл фляжку. Галя отпила и вернула. Принимая фляжку, он наклонился и поцеловал Галю в щёку возле губ. Щека была солёная, губы мокрые.

Галя недовольно взмыкнула: мешаешь проглотить! — и тут же вытерла лицо ладонью: то ли от поцелуя избавилась, то ли от водки на губах.

Артём не обиделся.

Чуть повеселевшие, собрали вещи. Загрузились почти что с задором. Неторопливо заправились. Артём с нарочитым кряком сдвинул валуны.

Мотор начали заводить уже в море, оттолкнувшись от берега.

Он завёлся с третьего раза — не успели толком напугаться.

Переглянулись и, ни слова не сказав, двинулись вдоль острова и налево — в море. Галя давала оборотов — от грохота мотора настало полное пробуждение.

Их не нагнали. С каждой минутой они всё дальше.

Солнце всходило торжественно — казалось, что вот-вот начнётся какая-то музыка.

…Но чем дальше двигались в день, тем больше казалось, что музыка может оказаться нехорошей, злой.

Островок пропал.

Стало одиноко и стыло.

Артём ещё выпил водки.

На этот раз она не разогнала муть в голове, а добавила мути.

Если бы вокруг была суша — он бы нашёл в себе силы разозлиться. От злости прибавляется жизни и веры. Если рядом есть люди — всегда можно разозлиться на них, — а тут на что? И куда он с этой злостью пойдёт?

Вчера пугала погоня, сегодня было страшно другое: небо. Небо и пустота вокруг. Столько воды — какой в ней смысл, куда её столько налили?

Сердце Артёма никогда не радовалось большой воде.

Они с Галей сидели вместе, на одной лавке; молчали.

Стояла почти ровная зыбь. Двигались, как на плохой дороге, внатяг, подпрыгивая — время от времени Артём невольно вытягивал шею, точно помогая ею преодолевать волны.

Озирался почти поминутно: ему казалось, что всякая туча, появившаяся на небе, сейчас найдёт себе другую, с третьей они соберутся в клубок и начнут домогаться катера.

Солнце пропало, даже предположить теперь было трудно, где оно.

Чем дальше, тем ниже становилось небо — словно пространство сужалось и в конце концов должно было превратиться в узкую горизонтальную расщелину — которая катер раздавит.

Сам начиная верить своим пугливым фантазиям, Артём подолгу смотрел вперёд: как там расщелина, ближе стала?

Галя иногда сверялась с компасом.

Достала карту на планшете. Разглядывала её, прижимая одной рукой планшет к коленям, — перчатку с этой руки бросила на дно катера.

Чтоб не мешать, Артём пересел на другую лавку. Отсюда впервые заметил, какие у Гали маленькие руки: дай большое яблоко — и ей, кажется, придётся брать его двумя руками.

Пока, сидя за столом в своём кабинете, она записывала его путанные ответы, — это было незаметно. Пока гладила его этими руками по спине, по голове, да где только не гладила, — тоже. А сейчас, когда вокруг были крупные мужские предметы — мотор, мачта, якорь на дне — стало очевидно. К тому же этот её кожаный плащ, эти её тёплые наряды.