Карлос Сафон - Узник Неба

Я почувствовал себя так, словно мой лучший друг надавал мне пощечин.

— Не сердитесь на меня, Фермин.

Фермин качнул головой:

— Я не сержусь.

— Я лишь пытаюсь разобраться. Позвольте задать вопрос. Всего один.

— О Вальсе? Нет.

— Только один вопрос, Фермин. Клянусь. Если не хотите, можете на него не отвечать.

Фермин неохотно кивнул.

— Этот ваш Маурисио Вальс — не тот ли Вальс, о котором я думаю? — спросил я.

Фермин снова кивнул:

— Он самый. Тот, кто долго занимал пост министра культуры, покинув его четыре или пять лет назад. Тот, кто через день выступал с заявлениями в прессе. Великий Маурисио Вальс. Писатель, издатель, философ и просветленный спаситель национального интеллекта. Именно тот Вальс, — подтвердил Фермин.

И я вдруг осознал, что тысячу раз мне попадалась на глаза в газетах фотография этого типа, я слышал это имя, видел его на корешках нескольких книг в нашем магазине. До сих пор Маурисио Вальс являлся для меня лишь одной из абстрактных фигур в шеренге публичных персон, вписанных в размытый пейзаж общественной жизни. На таких обычно не обращаешь особого внимания, хотя они всегда где-то рядом. Если бы раньше меня спросили, кто такой Маурисио Вальс, я бы честно ответил, что смутно припоминаю: какой-то деятель, добившийся известности в трудные времена, которыми я никогда не интересовался. Я и вообразить себе не мог, что однажды выяснится убийственная правда: непримечательные лицо и имя принадлежали человеку, убившему мою мать.

— Но… — возразил я.

— Но — всё. Вы собирались задать один вопрос, и я на него уже ответил.

— Фермин, я не могу так оставить…

— Послушайте меня внимательно, Даниель. — Фермин заглянул мне в глаза, крепко сжав руку. — Я клянусь, что когда наступит время, я лично посодействую вашей встрече с сукиным сыном, даже если мне это будет стоить жизни. И тогда мы сведем с ним счеты. Но не теперь. И не так.

Я смотрел на друга с сомнением.

— Обещайте, что не наделаете глупостей, Даниель. Обещайте, что дождетесь удобного момента.

Я потупился.

— Вы не можете просить меня об этом, Фермин.

— Могу и должен.

Очень неохотно я в конце концов согласился, и Фермин отпустил мою руку.

Я вернулся домой почти в два часа ночи и уже собирался нырнуть в парадное, когда заметил свет в книжной лавке, слабое свечение, пробивавшееся из-за занавески, отделявшей подсобное помещение. Я вошел через черный ход, из вестибюля, и нашел отца за письменным столом. Впервые в жизни я увидел, как он курит, причем с удовольствием. Перед ним на столе лежал распечатанный конверт и россыпь исписанных четвертушек бумаги. Подвинув стул к столу, я сел напротив отца. Отец молча взирал на меня с непроницаемым выражением на лице.

— Хорошие новости? — спросил я, указывая на письмо.

Отец протянул его мне:

— Пишет твоя тетя Лаура из Неаполя.

— У меня есть тетя в Неаполе?

— Сестра твоей матери. Она уехала в Италию со всей семьей в тот год, когда ты родился.

Я равнодушно кивнул. Тетю я не помнил и слышал о ней лишь краем уха в разговоре чужих мне людей, собравшихся на похоронах матери много лет назад; никого из них я с тех пор ни разу не видел.

— Она сообщает, что ее дочь едет учиться в Барселону, и спрашивает, может ли девушка пожить у нас некоторое время. Ее зовут Софией.

— Впервые о ней слышу, — сказал я.

— Я тоже.

Мысль о том, что отец поселит в своей квартире незнакомую барышню, показалась мне невероятной.

— И что ты ответишь?

Отец меланхолично пожал плечами:

— Не знаю, но что-то ответить надо.

Почти целую минуту мы молчали, переглядываясь и не осмеливаясь коснуться темы, которая действительно нас занимала в отличие от визита итальянской племянницы.

— Догадываюсь, что ты провел время с Фермином, — промолвил после паузы отец.

Я кивнул:

— Мы ходили ужинать в «Кан льюис». Фермин готов был слопать даже салфетки. В ресторане я встретил профессора Альбукерке, который там тоже ужинал. Я ему сказал, что пора бы ему заглянуть к нам.

Я говорил ерунду, и звук собственного голоса отдавался в моих ушах обвиняющим эхом. Отец пристально наблюдал за мной.

— Фермин признался тебе, что с ним?

— Думаю, дело в расстроенных нервах. Из-за свадьбы и кучи хлопот, которые ему нужны как прошлогодний снег.

— Правда?

Искусный лжец знает, что самая убедительная ложь — это правда, из которой изъяты ключевые моменты.

— Ладно, он рассказывал мне истории из своего прошлого, о том, как сидел в тюрьме и все такое.