Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

Турнир «Бритиш оупен» начался в Плимуте после Пасхи. Ирина, предпочитавшая все больше времени проводить в гостиничном номере, старалась не пропускать выпуски новостей. Она не осмеливалась произнести даже: «Ой, как это правильно, верно?» — находясь среди игроков в снукер в баре, в то время как все каналы изобиловали репортажами на тему события «исторической» важности: поздним вечером перед Страстной пятницей политики в Белфасте пришли к соглашению, которое официально положило конец проблемам в Северной Ирландии, будоражившим общество в течение нескольких лет.

Подписание Соглашения Страстной пятницы не стало знаменательным событием в жизни Ирины, в отличие от Лоренса Трейнера, о существовании которого Би-би-си и Си-эн-эн не позволяли ей забыть. Признанный эксперт в этой области, Лоренс постоянно мелькал на экране. Несколько дней она не могла включить телевизор, чтобы не натолкнуться на лицо своего «бывшего», смотревшего на нее, как ей казалось, с немым упреком.

Лоренс был человеком амбициозным и уважаемым. Лоренс отлично выполнял свою работу. Лоренс много не пил, не курил совсем. Лоренс не носился рысью за человеком, подчинившись его графику настолько, чтобы превратиться в сумасшедшего фаната. В коричневом костюме, который надевал на интервью, подчеркивающем теплый цвет карих глаз, он выглядел очень красивым. Его манера говорить была настолько уверенной, что Ирина невольно задумалась, не стала ли его жизнь в связи с их расставанием лучше, чем она ожидала, — это было, конечно, хорошо, очень, очень хорошо, но почему же его цветущий вид заставляет ее чувствовать себя несчастной? Цитируя дословно документ, который он, кажется, помнил наизусть, Лоренс был готов дать личную оценку каждому пункту. Презрение вспыхивало в его глазах всякий раз, когда интервьюер поднимал вопрос об освобождении североирландских заключенных и «получении ими пропуска на волю», что Лоренс считал недопустимым.

— Это значит отпустить на свободу огромное количество потенциальных убийц, — заявил он Джерими Паксману с Би-би-си. — Наказание для них получается не больше, чем за неоплаченный талон на парковку. Но речь идет о мире, верно? Решение правосудия должно быть твердым и неизменным.

Голос Лоренса был популярен, словно голос Кассандры. Представляя события несколько однобоко, многие комментаторы видели соглашение в розовом цвете, не трудясь прочитать мелкий шрифт. И только Лоренс отмечал, что собрать сверхквалифицированное большинство, требуемое для принятия политически значимого соглашения на собрании, было тупиковым решением и что самые большие проблемы на переговорах — обновление полиции и военное разоружение — не были разрешены, а отложены до того дня, который будет по-настоящему значимым. Его одинокий предостерегающий голос утонул в гуле пьяного восторженного рева, но от этого казался лишь более храбрым, хоть и уносимым порывом господствующего ветра. Был ли он прав или не был, Ирина все равно гордилась им.

Шестым чувством она понимала, что так будет лучше, верно? — все это ради мира, правда? — если Рэмси не станет свидетелем торжества своего предшественника. В последние дни она интуитивно старалась избегать разговоров, в которых могло бы всплыть имя Лоренса. Однако, поскольку она думала о нем все чаще — а как могло быть иначе? — следовало изъять из обращения все темы и упоминания о событиях, которых накопилось немало за последнее десятилетие, имеющих связь с ее прошлым партнером. Впрочем, излишняя осторожность может быть опасна.

Поскольку Соглашение Страстной пятницы интересовало Рэмси не больше миграции северных оленей карибу, ей было несложно оградить его от просмотра выпусков новостей, хотя пару раз она едва успевала в последний момент выключить телевизор, когда он уже открывал дверь номера своим ключом. Однажды вечером, когда Рэмси благополучно практиковал удары у стола, Ирина смотрела очередное интервью Лоренса по Ай-ти-ви, и ее охватила такая волна нежности, что, ругая себя за глупость и страсть к мелодраме, она прижалась щекой к гладкой поверхности экрана.

Потеряв счет времени, она очнулась лишь тогда, когда в комнате появился Рэмси, и беспомощно посмотрела на лежащий на кровати пульт. Отпрянув, она принялась лихорадочно искать кнопку на панели, которой никогда не пользовалась, и в замешательстве схватила носок.

— Экран очень пыльный, — проговорила она, поспешно вытирая поверхность. Ей все же удалось добраться до пульта, но, к сожалению, слишком поздно.