Ральф Ротман - Жара

Но вдруг — голова находилась еще над полом, на уровне пояса рабочих — открылись свинячьи глаза с белесыми ресницами. Серые глазки с черными зрачками налились кровью, и животное, сориентировавшись в следующую секунду, испуганно хрюкнуло, дернулось и принялось извиваться. Цепь зазвенела, направляющие колесики на рельсах застучали и загремели, а оба забойщика отступили назад. Быстро перебирая в воздухе передними ногами, свинья начала раскачиваться, как маятник, передача тягового механизма затрещала. Под потолком замигала красная лампочка, а из хрипящей поначалу, как бы сдавленной глотки свиньи раздался громкий визг, отскочивший от кафельных стен жутким эхом, и теперь уже из разинутой пасти непрерывно исторгался истошный крик. Де Лоо даже видел равномерные бороздки желобчатого нёба в ее верхней части. Клапучек зажал уши.

Дырка от крюка расширилась и удлинилась, наружу вывалились жировые ткани, и рабочий с пультом дистанционного управления выключил электромотор, а другой всунул свинье в пятачок два пальца и потянул на себя, так что горло свиньи напряглось и сузилось, быстрым сильным движением руки он зажал ей морду. При этом он внимательно следил за тем, чтобы не получить удара передними ногами, он стоял, втянув живот и оттопырив зад, увертываясь от копыт, и уже вытаскивал из-за голенища сапога нож.

Два-три коротких удара движением руки от плеча — так режут обычно свежий каравай. И звук, с которым хрястнули хрящи гортани, тоже походил на тот, знакомый с детства, — животное дергалось в судорогах, а из глотки вырывалось глухое предсмертное клокотание, свинья давилась и захлебывалась, было очень похоже на человека, когда его душит блевотина, а наружу не выходит. Забойщик отошел, передние ноги перестали перебирать в воздухе, медленно затихли и подломились. А потом беспомощно повисли.

Но сердце еще какое-то время работало. Ударившая в пол ванны и отскочившая от него кровь забрызгала кафельные стены, перегородку из плексигласа, а забойщик, положив на нее запачканную кровью руку, тер большой и указательный пальцы.

— Вот так, старик… Эта шутка тебе дорого обойдется.

Клапучек втянул подбородок, постучал себя по груди.

— Ты меня имеешь в виду?

Забойщик кивнул.

— А кого же еще? Не смог оглушить как следует плати договорную неустойку, ясно как божий день. Пятьдесят плетей от Общества защиты животных. Давай, киллер, готовься.

На защитных очках шлема тоже кровь, Клапучек хмыкнул, но вид у него был неуверенный.

— Ты спятил? Что я такого сделал? Разве это моя вина, что у вас в проводах вместо тока течет пресная водица? — Он наклонился, выдернул за ухо свиную голову из ведра, зажал ее под мышкой. — И потом, я ухожу. У меня рабочий день закончился.

Загоны опустели, контейнеры для транспортировки скота уехали. В воздухе летал тополиный пух, ветер гнал по асфальту маленькие свалявшиеся комочки. Секретарши покидали бойню, смеялись, размахивали руками, прикладывали их к уху рупором. Повсюду, где стояли припаркованные машины, вспыхивали огни фар.

Клапучек ехал на первой скорости. Перед ними к автобусной остановке шли пять молоденьких женщин, шагали в своих легких пальто вразвалку, царапали каблуками асфальт. Взявшись под руки, они хором пели песню и не хотели уступать ему дорогу, даже когда он погудел. Одна из них обернулась через плечо, улыбнулась, потом вторая, более дерзкая, театрально приподняла бровь, и после этого они запели еще громче.

Клапучек ухмыльнулся.

— Очень мило, а? Как вырвавшиеся на свободу пони. Вон та толстушка, пожалуй, подошла бы мне… — Он объехал группу девушек, вырулил на шоссе. — Как ты, собственно, думаешь, нужна ли мужчине женщина? Я сейчас не имею в виду только постель — для счастья и вообще, а?

Де Лоо опустил стекло. Запах сырого мяса в их машине тут же смешался с ароматом духов и косметики.

— Чувствуешь себя полноценнее, — сказал он. — А вот чтоб для счастья… Этого я не знаю. Возможно, это вообще не так важно — быть счастливым или несчастливым, а? Живешь, и ладно. А потом конец всему…

Клапучек коротко глянул на него краем глаза и нажал на газ, а Де Лоо вытащил газету из кармана с задней стороны сиденья, «Берлинер цайтунг», и раскрыл ее. Поля были исчерканы номерами телефонов, написанных карандашом, он принялся просматривать газетные заметки, прочитал комментарий к политическим событиям, на обороте — дневная красавица, увенчанная терновым венком, а на странице с объявлениями о работе зияло несколько дыр, текст вырезан ножницами или выдран ножом. Он присвистнул сквозь зубы.