Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Возьми, вот рубль.

— Ни за что!

Он порыскал в карманах, достал два завалившихся пятака и присоединил к общей горке.

— Ладно, одолжи полтинник. Но только с возвратом, я обязательно отдам.

— Конечно, что за разговор!

Мишка проводил ее на последний автобус в Сигулду и поспешил домой. Его ждали великие дела. Больше они не виделись.

Гидон приехал в Израиль через три года. Его попытки сделаться актером закончились полным провалом. Он обвинял в этом антисемитов, засевших на всех уровнях театральных инстанций. Впрочем, антисемитов, как оказалось, хватает и в Израиле. После нескольких месяцев обивания порогов в студиях Тель-Авива и Хайфы, Гидон оставил мечты, выучился на шофера и сел за баранку. Но не о том речь, актерские способности Гидона Мишка всегда оценивал как весьма посредственные. Главное — он рассказал ему о Геде.

Геда родила девочку, рыжую, как солнце. Праздновали всем кварталом, гуляли допоздна. Янис обильно разливал гостям самогон, не забывал прикладываться сам. Утром соседка пошла набрать воды и заметила в глубине колодца что-то белое. Приглядевшись, она завопила от ужаса. Над поверхностью воды торчали икры ног.

Яниса нашли дома. Он сидел на кровати, покрытой кровавыми пятнами, и раскачивался, словно в гипнотическом трансе. Не сопротивляясь, сам вдел руки в наручники.

Это преступление так и осталось загадкой. Обычные, объяснимые мотивы в деле отсутствовали. Янис на допросах молчал, а вернувшись в камеру, непрерывно раскачивался, словно колдуя или молясь.

Тем не менее медицинская экспертиза признала его вменяемым, и суд приговорил Яниса к высшей мере. Прошение о помиловании он подавать не стал, и спустя несколько месяцев приговор привели в исполнение.

Колонна, наконец, сдвинулась с места и, сочась проклятиями водителей, протащилась метров сто.

«На следующий зеленый проскочу», — обрадовался Мишка.

Кто-то постучал в боковое стекло.

«Опять этот нищий!»

Оборванный, в полинявшей на солнце, когда-то черной, а сейчас грязно-рыжей кипе, он постоянно толокся перед перекрестком, собирая медную дань с мягкосердечных водителей. Мишка никогда не подавал ему ни гроша.

— Работать иди, задрыга, — в сердцах шептал он, закрывая окно перед протянутой рукой. — Ишь, пристроился, богорадничать. Здоровый, как бык, а…

С идиомами русского языка нищий был знаком весьма поверхностно, поэтому разобраться в сложных структурах, сопровождающих подъем стекла, скорее всего не мог. Впрочем, сам жест был достаточно красноречив. Скорбно потрясывая банкой из-под колы, нищий брел к соседнему автомобилю.

Но сегодня он обнаглел. Не обращая внимания на сурово насупленные Мишкины брови, нищий настойчиво стучал по стеклу.

— Ну что, что ты хочешь!?

— Подвези меня в Рамле.

От такой наглости Мишка чуть не поперхнулся.

— Мне в Петах-Тикву, это в другую сторону.

— Все равно, подвези. Для твоей же пользы.

— Много ты знаешь о моей пользе. Гуляй, гуляй, а если сильно торопишься — попроси этого, — Мишка язвительно ткнул пальцем в потолок машины. — Пусть Он тебя подвозит.

Загорелся зеленый. Мишка чуть придавил педаль и «Мазда» покатила через перекресток. Нищий еле успел отскочить на островок безопасности и уже оттуда, то ли проклиная, то ли благословляя, яростно замахал вслед банкой из-под колы.

Сравнительно быстро проскочив второй перекресток, «Мазда» вырвалась на простор скоростного шоссе. И и ух — как зашуршали колеса, засвистел ветер в полоске приоткрытого окна. Зимние сумерки мягко валились на Тель-Авив, встречные машины одна за другой зажигали фары. Мишка аккуратно повернул верньер, и теплое сияние подсветки словно приподняло, приблизило приборную доску. Окутанные зеленым светом уже закатившегося солнца автомобили будто застыли на одном месте. Мишка бросил взгляд в боковое зеркало.

«Да нет, это не сумерки. Какой-то гад сзади врубил дальний свет на галогенных фарах».

Две ярко-зеленые точки в левом от Мишки ряду заливали всю дорогу неестественно яркой зеленью. Машина шла метров за триста, но фары, видимо, новой конструкции, выбрасывали лучи-щупальца далеко впереди себя.

«Словно на дне аквариума», — подумал Мишка и на всякий случай перестроился в правый ряд. Вождение практически не занимало его внимания, все необходимые движения он совершал на автопилоте, позволяя разным странным мыслям свободно протекать через расслабленную голову.

«Вот эвкалипты, — думал Мишка, проносясь мимо эвкалиптовой рощицы. — Когда их сажали и кто? Наверное, еще при англичанах, если не при турках. И живут они себе, растут, набирая силу. Почему же люди устроены иначе? И нам бы так, с возрастом коренеть, углубляться, раздаваться вширь и вверх. Неужели такое сложное существо, как человек, испаряется, будто облачко дыхания на морозе, исчезает бесследно, словно и не жил? Нет, не может такого быть! Это ошибка, эпидемия, вирус. Все несчастья и беды попросту расстройство, понос природы. А мы привыкли, притерпелись и мрем до срока, думая, будто так и положено».