Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни

— Хочешь сказать — Нью-Йорк?

— Это и есть Америка.

— Хороший город.

Я подумал, что Мануэль выглядит лучше своего брата — того, в санатории на Филиппинах. Мануэль такой моложавый, не скажешь, что ему уже тридцать пять.

— Как зиму пережили? Холодно было? — Мануэль говорил по-английски бегло — настоящий американец! Мне стало стыдно за свой акцент. — В Нью-Йорке тоже случаются холода, — продолжал он, ставя на стол стаканы.

По радио пел негритянский певец — с надрывом, будто прощаясь с жизнью. Я сидел спиной к девушке, но каждый раз, взглянув в зеркало над комодом, видел, как она тасует карты и раскладывает их на кровати.

— Выпьем? — предложил Мануэль.

Я помотал головой. Он снисходительно засмеялся и снова заглянул в холодильник. ,

— Учись пить, Бен, это Америка!

Поставив на стол бутылки содовой, Мануэль откупорил одну и наполнил мой стакан.

— А я предпочитаю пиво. — Мануэль откупорил другую бутылку.

Холодный напиток приятно освежил ссохшееся горло, и я залпом выпил чуть ли не все разом.

— Чертовски приятное пойло, — молвил он, кивнув на мой стакан, — но не забористое.

— Дай бутылку, — попросила Элен.

— Бери, — отозвался Мануэль, не сводя с меня ласкового взгляда.

В комнате воцарилось молчание, лишь тихо лилась песня, да звякнул колпачок откупоренной Элен бутылки. Она снова взялась за карты.

— Да-а, — протянул я, не зная, что сказать.

— Как настроение после Перл-Харбор?

— Хотел бросить учебу.

— Тяжелые времена, — покачал головой Мануэль. — Держу пари, не раз с тех пор слезами умывался?

— Случалось, — признался я. — А ты — нет?

— За эти шестнадцать лет, Бен, я все слезы выплакал.

Стены в комнате были голые, если не считать маленькой акварели в рамке, изображавшей вид Венеции.

— Не моя. — Мануэль ткнул стаканом в сторону картины. — Висела здесь, когда я поселился в этой клетушке. Смешно сказать, сначала всюду таскал за собой в бумажнике фотографии отца, матери, брата Берто. Потом увеличил их, окантовал по моде, выставил на комод. Бывало, заскучаю по дому и гляжу, гляжу на них. Черт подери, если б я заклинился на этом, наверняка рехнулся бы.

Теперь на комоде стояла фотография Мануэля, обнимавшего полнотелую американскую девицу в купальном костюме.

— Ты когда писал домой в последний раз? — спросил я.

— Дай подумать... Лет пять тому назад. Да, примерно так.

— Помню. Вдруг ни с того ни с сего наши потеряли с тобой всякую связь. Почему ты бросил им писать?

— Да как тебе сказать... Пропала охота, писать-то не о чем. Что, удивляешься?

— Нет, — выдавил я из себя. Я не сказал: Мануэль, я был возле твоей умирающей матери. Ей выпала тяжелая смерть. Рак. Люди говорят — из-за тебя. Все крепилась, хотела повидать сыночка, прежде чем умрет. А перед отъездом из Манилы навестил Берто в санатории. Ходячий скелет. Съезди, говорит, за меня к брату, передай привет.

— Что с тобой? — насторожился Мануэль.

— Ничего, — буркнул я, вытирая лицо. — Душно здесь.

— Мне, наверно, следует поинтересоваться, как там отец, мать, Берто, — Мануэль будто не слышал моих слов. — Что, плохие новости? Выкладывай, Бен, я все выдержу, можешь не сомневаться. Положим, они все умерли — что поделаешь? Положим, еще живы — какая разница? Говорят, в тех краях сейчас лучше быть мертвым, чем живым. — Мануэль смолк, будто его враз одолела усталость, потом добавил: — Угощайся, попробуй пива, братишка, оно тебе не повредит.

И выведет пастух овечек в поле,

И расцветет долина по весне, —

тихо и проникновенно пел певец по радио.

— Да, кстати, — встрепенулся Мануэль, — в одном из последних писем они сообщали про страшный ураган.

— Это было давно, пять-шесть лет тому назад. Ужасный был ураган. Смел целый город. Потом — наводнение. Песку нанесло на рисовые поля — пропасть! Много домов пострадало, но ваш устоял.

Мануэль оживился, просветлел лицом.

— Добрый старый дом! — Мануэль одобрительно взмахнул рукой. — Здоровенные сваи, толстые прочные стены из дерева. Этот дом — вечный, ясное дело. Ты знаешь, сколько он уже стоит? Лет сто, я не шучу. Сколько там людей жило-пережило, сколько умерло! Глядишь, в добром старом доме скоро останутся только призраки. Но моего среди них не будет, нет, сэр, — покачал головой Мануэль.

И тут я заметил форму посыльного, висевшую возле туалета.

Мануэль перехватил мой взгляд и рассмеялся.

— Призрак в форменной одежде посыльного — ну и потеха!

Он хотел выпить пива, но пива в холодильнике не оказалось. Мануэль чертыхнулся. Содовая вода в моем стакане нагрелась, дышать в комнате было нечем.