Хосе Гарсия Вилья: Во имя жизни

— Я хочу жениться на Тианг, — вот что сказал Додонг.

Отец молча взглянул на него, забыв о больном зубе. Воцарилось молчание, напряженное и мучительное. «Лучше бы он снова засвистел своим зубом», — подумал Додонг. Ему стало не по себе, росло раздражение против отца, который продолжал смотреть на него и ничего не говорил.

— Я хочу жениться на Тианг, — повторил Додонг. — Жениться хочу, понимаешь?..

Отец пристально глядел на него в упорном молчании, и он стал ерзать на месте.

— Я спросил ее нынче, хочет ли она стать моей женой, и она сказала, что да... Теперь надо, чтоб ты разрешил. Мне... очень нужно, понимаешь?

Последние слова Додонг произнес нетерпеливым тоном, как бы протестуя против ледяного отцовского молчания... Он снова угрюмо посмотрел на отца, потом начал похрустывать суставами пальцев, одним, другим, третьим... И эти слабые звуки были единственными в безрадостной вечерней тишине.

— Тебе что, очень приспичило?

Его обидел этот вопрос. Ведь отец и сам когда-то женился! В голову невольно полезли мысли о «родительском эгоизме» и тому подобное, но он тут же устыдился их.

— Ты ведь слишком молод, Додонг.

— Мне уже семнадцать.

— Этого еще мало для того, чтобы заводить семью.

— Я... Я хочу жениться... И Тианг — хорошая девушка.

— А матери ты сказал?

— Скажи ей лучше ты, татай 3 3 Татай — форма почтительного обращения к отцу. .

— Додонг, матери ты должен сказать сам.

— Нет, ты, татай!

— Ну ладно, скажу...

— Так ты разрешаешь мне жениться на Тианг?

— Что ж, сын, если уж ты так хочешь... — И отец посмотрел на него каким-то странным, беспомощным взглядом.

Додонг не понял значения этого взгляда — он слишком увлечен был собственными переживаниями.

Он страшно обрадовался разрешению отца, тотчас забыл о своей минутной обиде на него и даже посочувствовал ему с этим треклятым зубом. Через несколько мгновений он в мечтах был с Тианг. О, эти сладкие юношеские мечты...

Додонг стоял на улице, изнемогая от жары и духоты; нот уже давно насквозь пропитал его камисету 4 4 Камисета — рубашка или майка с короткими рукавами (или без рукавов) из легкой материи, носится навыпуск. . Он был неподвижен как дерево, но в душе не находил себе места... Мать просила его не уходить из дому, а он не стерпел и вышел... Так, без определенной причины. Просто он боялся — он это сознавал. Боялся самого дома, который казался ему сейчас клеткой, где все давит и сжимает мозг, как железными тисками. И он очень боялся за Тианг: там, в доме, она давала миру новую жизнь. Ее крики холодили кровь. Он не хотел, чтобы она так кричала; в этих криках ему слышался упрек... Он даже подумал с досадой: «Неужели и вправду рожать так больно? Ведь есть же, наверно, на свете женщины, которые не кричат как резаные во время родов!»

Через несколько минут он станет отцом. «Отец, отец», — прошептал он с трепетным волнением — как непривычно для него это слово! Он еще слишком молод — впервые вспомнились ему давние слова отца, которые он сейчас понял совсем не так, как девять месяцев назад. Он и в самом деле еще очень молод... Ему стало не по себе. Как странно, скоро люди будут говорить ему: «Твой сын. Твой сын, Додонг».

Додонг устал стоять. Сел на козлы, скрестив ноги, и начал разглядывать свои огрубелые, мозолистые подошвы. «А что, если у меня будет десять детей!» — подумал он без особой радости. Такие мысли в такой день? Что с ним случилось? О боже!

Он услышал голос матери из дома:

— Подымись сюда, Додонг! Уже все...

Неожиданно для себя он страшно смутился, когда

мать вышла и он встретился с ней глазами, — как будто ему было стыдно за свое раннее отцовство; у него даже появилось чувство вины, словно он совершил что-то недозволенное или недостойное. Он потупил глаза и стал усердно стряхивать пыль со своих шортов.

— Додонг! — позвала его мать. — Додонг!

Он обернулся и увидел рядом с матерью отца.

— Мальчик! — объявил отец и кивнул ему, чтобы он шел в дом.

Он еще больше смешался и не двигался с места. С ним творилось что-то непонятное... Глаза отца и матери словно пронизывали его насквозь и парализовали все его движения. Хотелось одного: убежать, скрыться, спрятаться куда-нибудь.

— Подымись в дом, Додонг, подымись! — настойчиво повторила мать.

Но он недвижно стоял на самом солнцепеке.

— Додонг, Додонг!

— Сейчас... иду.

Он неуверенно двинулся по сухому, выжженному солнцем двору. Потом стал медленно подниматься по бамбуковой лестнице наверх. Сердце предательски колотилось в груди, выдавая его волнение. Проходя мимо отца с матерью, он отвернулся, чтобы не встретиться с ними взглядом, не показать им своего лица. Его смущало и чувство собственной вины, и кажущееся неправдоподобие всего происходящего. Он готов был расплакаться. Глаза жгли сухие слезы, грудь разрывалась на части. Очень хотелось повернуть назад и броситься бежать со двора. Если б его сейчас избили, ему, наверно, было бы легче...