Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни

Магно Рубио — филиппинский парень всего четырех футов шести дюймов ростом. Темный, словно кокосовый орех. С маленькой, как у черепахи, головой. Он собирал горох на склонах калифорнийских холмов за двадцать пять центов в час. И вот этот Магно Рубио вдруг влюбился в девицу, которую никогда не видел в глаза. Девицу, которая, как говорил Кларо, была «вдвое толще и вдвое выше его»...

Мне привелось стать невольным свидетелем их горячего спора.

— Я люблю ее, — настаивал Магно.

— Да как это возможно? — возражал Кларо. — Она же вдвое толще и вдвое выше тебя.

— А какое это имеет значение для любви?

— А вот имеет: мне дядя говорил.

— Значит, твой дядя ошибался.

— Мой дядя никогда не ошибался. Да хранит господь его душу.

— А он был образованный человек?

— Да уж не тебе чета. Жизнь знал, хотя и не учился по книжкам.

— Ну, не знаю, — засомневался Магно и прищурил свои по-рыбьи тусклые, безжизненные глаза. И тут он заметил меня. — Ты ведь учился в колледже, Ник?

— Да, учился.

— Сколько лет?

— Вполне достаточно, чтобы кое в чем разбираться, Магно.

— Вот тогда скажи мне, значит ли что-нибудь рост и всё такое для любви? Я говорю, понятно, о настоящей любви. Честной любви.

— Не думаю.

Магно весь засветился радостью и повернулся к Кларо.

— Вот и я так считаю, — заключил он.

— Но ведь он даже в глаза не видел девицы, в которую, как он уверяет, влюбился, — не сдавался Кларо.

Магно взглянул на меня с надеждой.

— Объектом любви может быть и идеал, мечта, некая прекрасная внутренняя сущность человека, — объяснил я. — Именно в этом прежде всего заключается любовь. И она растет, зреет в зависимости, разумеется, от возможности влюбленного материализовать обожаемый объект.

Маленький темнокожий филиппинец раскрыл рот, обнажив гнилые зубы. Он проворно, по-обезьяньи вскочил на ноги и прокричал своему оппоненту:

— Вот это — то, что нужно. Слыхал? Я, может, не все понял, что сказал Ник. Но мне ясно, что можно любить и девушку, которую никогда не видел!

— Именно это я и имел в виду, Магно.

— Ник, ты спас мне жизнь!

— Все это ерунда, — охладил его пыл Кларо и, схватив со стола узкогорлый кувшин, с бульканьем отпил красного вина. В животе у него заурчало. — Все слова, слова, слова! Они ничего не значат. Мой дядюшка не мог ошибаться, потому что он был джентльменом!

Они сидели за обеденным столом друг против друга в прокопченной кухне нашего барака и поочередно придвигали к себе кувшин с вином. Стояло раннее весеннее утро, и солнце за стенами барака сверкало на покрытых росой холмах, где слабый ветерок едва заметно шевелил похожие на белые звезды эдельвейсы, длинные голубые шапки люпинов и разноцветные головки маков. В это время мы не работали. Кое-кто из нашей бригады еще спал на своих соломенных матрасах; другие играли в карты в углу, кто-то бренчал на гитаре, устроившись на крыльце. В нерабочий день каждый занимался своим делом. Мы же втроем толковали о любви Магно Рубио к девице с гор Арканзаса. Девице, с которой он переписывался, но никогда не виделся.

— Ты мне поможешь, а, Ник? — обратился он вдруг ко мне.

— Конечно, Магно.

Он с досадой поглядел на Кларо и попросил его оставить нас одних.

— Это ты меня просишь выйти, безграмотная деревенщина, да? — с презрением проговорил Кларо. — Невежда так обращается с человеком, который окончил два класса школы! Послушай ты, пеон...

— Вот тебе доллар, — проговорил Магно, не обращая внимания на оскорбительный тон соплеменника. — Пойди выпей вина у себя в комнате. Видишь, я не считаюсь с расходами.

— Послушай-ка, игорот 21 21 Игороты — обобщающее псевдоэтническое название ряда нехристианских народностей и племен Северного Лусона (в особенности бонтоков), которым традиционно приписывается злобность и враждебность по отношению к филиппинским христианам (этим именем пугают детей и т. п.). ...

— Вот тебе два доллара. Ну будь джентльменом, как твой дядя.

Кларо испытующе поглядел на деньги. Сгреб со стола хрустящие купюры, подхватил кувшин и вышел из кухни.

— В чем дело, Магно?

— Я хочу, чтобы ты написал мне письмо, Ник.

— Письмо? Куда?

— Моей девушке в Арканзас.

— Я полагал, ты пишешь ей.

— Да, конечно, но...

— Боюсь, что мне трудно будет выражать за тебя твои чувства, Магно.

— Да нет, ты сможешь. Я стану диктовать тебе на нашем языке, а ты переводи на английский. — Он взглянул в том направлении, куда скрылся Кларо. Тот плюхнулся на свою кровать так, что пружины завизжали под ним, словно дюжина поросят. Потом Магно повернулся ко мне и насупился. — Видишь ли, это он писал мне письма. Но уж очень дорого он дерет за них. Очень, Ник.