Джо Данторн - Субмарина

— Неужели нельзя потом?

— Да это минуты не займет; когда твой выход?

— В самом конце занятий, но ты мог бы посмотреть, как проходят уроки, и там такие потрясающие люди…

— Я спущусь минут через десять. Или около того.

Или около того.

— Ладно. Занятия в церкви Святого Иакова.

— Ясно.

— Ну ладно.

— Удачи.

Мама спускается, целует меня в лоб и говорит:

— Передавай привет миссис Биван.

— Надери им задницу, мам, — отвечаю я с американским акцентом.

Она кивает, останавливается и целует меня второй раз — что совершенно необязательно, — громко чмокнув в щеку. Потом берет полотенце, которое висит на перилах, и тихонько закрывает за собой дверь.

Жду, когда пройдет ровно десять минут, и поднимаюсь наверх. Когда я захожу в папин кабинет, он читает словарь.

— Пап, ты разве не пойдешь посмотреть на мамино выступление?

— А?

— Мамин экзамен?

— Мне казалось, ты собирался куда-то, — говорит он, опустив голову и водя указательным пальцем по странице.

— Я иду в больницу Морристон, а ты — в церковь Святого Иакова.

У нас обоих есть обязательства.

— Да, ну тогда тебе уже пора, — говорит он.

— Я уже и иду.

— У смертельно больных мало времени.

Как будто мои слова. Думаю, что ответить.

— Ну, я пошел исполнить свой долг, — наконец произношу я.

— Молодец.

Крикнув «пока!», с шумом закрываю входную дверь, добегаю до конца улицы и поворачиваю налево, на Конститьюшн-хилл. Эта улица вымощена булыжником и замечательно подходит для быстрой езды. Ноги начинают болеть, но я все бегу.

Снова повернув налево, я делаю круг по Монпелье-террас, улице за нашим домом. Я бегу, пока не вижу высокую лягушачье-зеленую калитку, которая ведет на верхний уровень нашего сада. Родители обычно закрывают калитку на засов. В качестве дополнительной меры безопасности высокая изгородь посыпана битым стеклом, утопленным в бетоне. Я столько раз забывал ключи, что уже знаю: в стене есть такое место, где можно хорошенько ухватиться, не перерезав при этом вены. Встав пальцами ног в отверстия в каменной кладке, высовываюсь из-за стены. Отсюда видно кухню, комнату для занятий музыкой, кабинет и матовое окно ванной.

Папа стоит в кабинете. Его правая рука лежит на животе, пальцы просунуты под рубашку там, где расстегнута пуговица. Левая рука сжата в кулак; он трет костяшками губы. Папа окидывает взглядом предметы в комнате: встроенные книжные полки, лампу на раздвижной ножке, держатель для писем, дорогую картину, изображающую синие и желтые квадратики, грязно-белую подставку для папок, подпирающую кусок дерева, который у него вместо стола. Он думает: Вы только посмотрите на это дерьмо. Зачем мне все это? Ллойд! Сейчас самое время спасти твой брак. Он вытягивает руку для равновесия и кладет ее на гору контрольных. И думает: Да пошел этот Грэм! Я люблю эту женщину — да, эту женщину — и покажу ей, как сильно.

В этой веснушчатой розоватой черепушке разыгрывается целый монолог, как в мыльной опере. Папа уходит; вышел через дверь и оставил ее открытой.

Я спрыгиваю со стены и стою на дороге, чувствуя себя у всех на виду как грабитель, высматривающий, где бы пролезть в дом.

Я представляю, как папа врывается в двери церкви Святого Иакова, разрывает на себе майку и при помощи приемов карате и локтевых захватов прокладывает себе дорогу, отбрасывая в сторону двадцать — тридцать потных шестерок. Мама на кафедре, она связана по рукам и ногам, а пояс для капоэйры запихан ей в рот, как кляп. Папа срывает с нее веревки.

— Добро пожаловать в класс для продвинутых, — раздается откуда-то сверху голос Грэма.

Папа оборачивается и поднимает голову. Грэм в полном облачении капоэйриста стоит на потолочной балке.

Вопреки всем законам гравитации папа подпрыгивает и оказывается на стропилах; мама при этом держится за его спину, приклеившись к нему, как ракушка.

— Урок первый: удар рогоносца, — произносит Грэм.

Дальше все происходит как в замедленном действии. Грэм делает удар в прыжке. Мама шепчет что-то папе на ухо, сползая с его спины; папа отходит влево, а мама вправо. Они протягивают руки и держатся друг за друга, образуя крепкое и очень романтичное препятствие, о которое Грэм ударяется прямо адамовым яблоком и, закашлявшись, падает на пол.

С верхнего уровня сада раздается шорох. Кто-то идет, шурша листьями. Я жду, пока звук не стихнет, потом забираюсь на стену и смотрю. Папа идет по ступеням, сжимая в руке пучок розмарина. Слежу за ним: он направляется на кухню. На столе разделочная доска. На ней лимон, ступка и пестик и, кажется, головка чеснока.