Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Не волнуйтесь! Мы все равно хотели завтра ремонт начать!

Вот в это время и выплыло из туалета раскисшее «Происхождение духовности», а за нею – разбухший том о разведении фиалок.

А сами фиалки смотрели то сборчатыми, то мохнатыми глазами. Они думали свои травяные мысли, ожидая, что вошедший захочет забрести головой, с одной стороны, с другой – спросить, как удалось вывести, например, вот этот фиолетово-распальцованный вид…

Кузнец – однако – не подошел к бесконечной россыпи цветов, потому что на всякий случай он еще долго оправдывался:

– Переехали сюда – жена настояла: поближе к теще. А предыдущий хозяин трубы запустил, но! У нас отложено на ремонт – с понедельника начнем, потом ни одной капли не пробежит, будет, как в Сахаре! А у меня такая художница есть – вся из ног состоит, делает нам эскизы решеток. Хочешь, я познакомлю?

Фиалки отнеслись к такой идее добродушно: ну, пусть эти ноги приходят, посмотрим.

Семеныч ответил:

– В судьбе мужчин любовь не основное, как писал Байрон. – И добавил: – Какие художницы, когда у меня давление под триста!

А с виду и не подумаешь, что давление под триста, совсем простой мужик.

В дверь позвонили.

– Сейчас я ему устрою! – закричал Семеныч.

Вошел с добропорядочным лицом подросток. Это был Семеныч лет так в четырнадцать. Он по-голливудски распахнул толстые губы и, весь лучась, поздоровался.

А Семеныч зашипел: опять взял двести рублей из ремонтного фонда – отвратительно это терпеть!

Сиреневые, розовые, голубые, белые головы фиалок повернулись в сторону блудного сына: что молчишь – отвечай отцу! И сын светски ответил:

– Я в компьютерный клуб ходил. А там знаешь как расценки задрали.

– Все, хватит! Отправляйся к матери. Помог с ремонтом, называется!

Нисколько не потеряв голливудскости в лице, мини-Семеныч снова раздвинул обаятельные губы и сказал:

– До свидания.

Мягко стукнула дверь, они помолчали немного. Семеныч хотел надеть часы, снятые перед уборкой, но вместо этого держал их перед собой, щелкая пряжкой, и рассказывал, что – вот видишь эту щель под дверью? Когда сын был маленький, Семеныч курил в туалете, а малыш толкал ему под дверь свои рисунки. Ну, Семеныч в ответ просовывал зажигалку: мол, он здесь, внимательно рассматривает рисунки. Началась эпоха рынка, жена, приватизировав сына, ушла к рыночнику. А тот потом, приватизировав там еще другую дуру, уехал в Англию.

– И что ты думаешь – моя сейчас запила. – Семеныч наконец-то защелкнул на запястье часы и посмотрел на них. – Тебе пора знаешь куда? На первый этаж. Если до Клавдии Игнатьевны протекло, то какой тебе ремонт! Придется на эту беду все до копейки отдать. Ей ведь нанимать нужно, сам увидишь, какая она.

Клавдия Игнатьевна имела когда-то восьмой размер груди. Семеныч ей однажды сказал, что сейчас это немодно. «А что же теперь делать, если уже есть?» – растерялась она. «Донашивать», – кратко рекомендовал любитель фиалок. Клавдия Игнатьевна думала, что это поползновения или юмор. А ее восьмой размер останется навсегда восьмым. Но за последние три года она так изболелась, что буквально все телесное испарилось куда-то. И она баловала себя через день пирожками, всякой другой выпечкой, чтобы немного поправиться.

Вот и теперь она бодро догромыхала с костылем до газовой плиты и выключила духовку: пусть милые пирожки доходят. В это время позвонили.

Кузнец слушал, как за дверью приближается грохот, и думал: вот она, судьба идет. А где-то там, в ящике с ненужными игрушками, уже встрепенулись восемьсот долларов, отложенных на ремонт, готовясь к быстрому перелету в чужой карман.

– Кто там?

– Это я, ваш сосед с третьего этажа. У меня прорвало трубу.

Клавдия Игнатьевна открыла ему с лицом беды. А он начал заклинать: «Я все оплачу! Всех найму! Там, в туалете!» Она мгновенно развернулась вокруг костыля и распахнула дверь, ведущую в опасное место. О радость! О сухость!

Валеев сразу расслабился и почуял тонкий запах дрожжевой выпечки. Как хорошо было в детстве! Просыпаешься, вот так же пахнет по всей квартире, так ведь нет, я не наслаждался этим запахом, он должен быть, само собой, а я что – сразу бежать с пацанами на косогор, там все по очереди испытывали храбрость – втискивались внутрь автомобильной покрышки и катились до самого низу, разгоняясь, как космонавты на центрифуге!

А Клавдия Игнатьевна, раскачиваясь напротив него на костыле, переживала свой удар счастья. Сухо, тепло, а могло быть мерзкое гноище по стенам!