– Страшная морда у вашего кота!
– Ты хочешь в дверь выйти или сразу через окно? – задали мы назревший вопрос.
– В школе меня все щипали, – сказала тихо Галина сквозь бегущую из глаз воду. – Ненавидели, я не могла сдержаться – всех-всех обзывала. «Любка-Любка, а что под юбкой?», «Лешка-Лешка, хер гармошкой». А дети ведь такие безжалостные, этот Лешка меня укусил в плечо. Хотите, покажу: шрам – как от пилы.
На следующий день она принесла нам банку облепихового варенья. Совесть начала нас подгрызать: она добрая, Галина, а мы чего захотели, чтобы все вели себя как светские львы.
– Бабушка родила без мужа, мама, теперь я, – добродушно Галина перекладывала все на родовую склонность, в глубине ее мерцал трепет перед могучей силой рода: ишь, куда, мол, заворачивает, никаких сил нет бороться.
Еще через день она принесла пирог с черемухой, который все у нас очень одобрили путем уничтожения.
– Хорошо бы всех обосрать, – начала она издалека. – Чтобы они поняли, что я тоже что-то значу!
Когда Галя ушла, мы свирепо сцепились:
– Наверно, это в природе человека – показать себя любой ценой?
– Еще чего! Возьмем ангелов: они ведь не были сразу созданы падшими. Некоторые сами отпали – сами себя изобрели в этом виде…
После Галя хищно выклюнула из нашего окружения одного йога, голодаря и сторонника цигуна. Это был год самой жестокой безработицы в Перми. Галя как-то поспособствовала его устройству сторожем в ту же библиотеку, где сама работала. Он выдерживал все ее требования: был худ, смазлив и говорил заумные вещи, от которых она аж вся пылала.
– Понятно, что все мы смертны, – говорил он. – Но в одном-то случае природа могла бы сделать исключение? Я мало ем – мало природу обираю, не загрязняю эмоциями отрицательными. А потом бы прекратил. Когда бы понял, что насыщен днями.
Когда он это Гале все говорил, сам так замирал в каком-то отлете ума в бесконечную даль, казалось, что он вот-вот прекратится. Вместе с ним замирала и Галя, а потом начинала судорожно тереть свои сильные руки:
– Я тебе сейчас массаж сделаю! И по точкам.
А он забыл, что в огромном здании библиотеки, поздним вечером, когда кругом так пусто, женщина зря не предложит такие манипуляции. Он вообще забыл, что у них, у Евиного племени, есть другое употребление, кроме служения и слушания. Он польщенно растянулся на диване…
– …А я по точкам верхней половины прошлась, – простодушно излагала нам Галина на другой день. – Каналы очистила, ну, он это принял хорошо. А сунулась ниже, он говорит: не надо! «У меня там проблемы». У нас в библиографии диван стоит кожаный, я простыню из дома принесла, дура, заранее, а он мне сурово, как сестре милосердия пациент… в общем, стало… Ну, ладно, устрою день рождения, вы всех своих знакомых приводите! Кого попало.
С ее дня рождения запомнилось: подруга Гали, читавшая замогильные стихи про кладбища и сумерки, капитан-пехотинец, хороший малый, привыкший быть душою общества.
– Посмотри кругом, – говорил он тихонько Гале. – Ты ничего не замечаешь?
– Нет, – рыкающим испуганным голосом отвечала Галя.
– А ты здесь лучше всех! Все окружающие менее красивые.
Потом он подсел к подруге Гали, что-то тихо тоже шептал. На следующий день, сверяя впечатления, обнаружили, что говорил он одно и то же, наизусть («Посмотри вокруг… ты лучше всех»).
Дети снова развлекали всех мамиными виршами о копченых гениталиях, к матери обращались по-дружески: «Ты, корова, не перебивай!» В общем, царило непринужденное веселье. А мы ушли оттуда рано.
На следующий день мы шли мимо ее окон (она жила на первом этаже). Тут распахивается рама с кряком, и вываливается под ноги нам Сократ. Ему уже было тогда лет четырнадцать. Он вскочил и побежал. А мать вынырнула и закричала вслед:
– Сифилитик!
Две недели сын не приходил, и она обратилась к нам за советом.
– Я ведь почему его сифилитиком обозвала – «скорую» хотела вызвать, – она разворачивала в обратную сторону цепь событий, – скорую венерическую бригаду. В баню не могла неделю заставить пойти!
Мы спросили: почему же именно венерической бригадой она пугала?
– А я Сократу говорила: наверно, ты боишься в баню идти, потому что у тебя язвы, какую-то мочалку затащил в свою кинобудку, наверно!
(Сократ был в училище, где выпускали киномехаников.)
Ну, все понятно: дети растут, как трава, можно и выкосить ее, сорняки, они цепкие, ничего с ними не сделается. Но на самом деле Сократ далее до конца жизни Гали не сказал с нею ни слова. Общение происходило через бабушку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу