Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Ему ставили целых два микрофона: для голоса и – ниже – для гитары.

«Нанотехники» выходили на сцену с полотенцами на шеях, ими вытирали трудовой пот. За это их полюбили невообразимо на дискотеках и даже в ночном клубе «Коллайдер». Особенно трепетный пол! Даже одна бросила в них своим лифчиком, его косточка попала Ермолаю в глаз, долго болела роговица.

Но все эти дела вечером и пока бесплатно, поэтому служба остается службой. Ермолай сдал на новую категорию, ему повысили зарплату, и Стелла пустила в ход этот новый предлог:

– Ну теперь уже никаких отговорок! Высокий шатен, зарплата, отъявленный гитарист, и вот тебе наша Надия!

Надия пришла на место Павла Балатова, волшебным образом взмывшего в администрацию города Х.

Палец о палец не ударив, она стала любимицей одного олигарха!

Но предупреждаем: тут все вне эротики – не бурный роман, а ровный пожар воспоминаний.

Олигарх зашел поспорить насчет водоохраной зоны в своих землях и увидел Надию, похожую, как две капли воды, на его первую любовь, с которой глупо, непоправимо поссорился тридцать лет назад. Тогда он был не олигархом, а кем-то вроде Ермолая… С тех пор ни разу с ней не виделся, а когда очнулся однажды среди плюшевых подушек на диване – уже женат, притом удачно, дети тут, затем внуки.

И вдруг смотрит: послана она – его первая любовь – высшей силою… в виде Надии. Сходство – сто процентов. Те же смоляные косы, та же оливковая кожа. И никакая это не дочка, не внучка той. Просто игра природы.

На самом деле она в любую минуту может уехать в Германию: у нее мать – приволжская немка, хоть и отец татарин.

Олигарх теперь приезжает в их отдел за двадцать минут до начала работы, заваривает Надие чай и приглашает еще широким жестом всех сотрудников:

– Сегодня с печеньем.

Или:

– Сегодня с вафлями.

– Спасибо, Владимир Иванович!

Вообще, Владимир Иванович – вылитый папа Бенедикт XVI! Как эти продленные кости лица и радостно-прохладные глаза занесло в коми-пермяцкие просторы?

Надия, которая защитила диплом по палеоклиматологии, во время чаепитий размышляла:

– Наверно, угро-финские черты достались всей Европе. Ведь венгры отсюда вышли.

– А Сигизмунд Герберштейн писал, что не отсюда, – возражал Ермолай.

Стелла и Крылышкина переглядывались: Ермолай-то штурмует нашу Надию, скоро свадьбу сыграем.

А на самом деле Ермолай, плавая в Интернете, любил выдергивать вот такие цитаты: вдруг да прорастут в каких-нибудь песнях.

Все смотрели на олигарха как на странный цветок, произросший на уральских просторах, говорили: это что-то единственное в мире, нам повезло, давайте-ка поудобнее усядемся с чашкой чая, попялимся, посозерцаем.

Когда Надия заговаривала о том, что пора уехать на родину одного из предков, то есть в Германию, и В. И. сразу давал ей шабашку на сто тысяч или путевку в Анталию.

И эта сказка течет дальше.

В. И. рассказывает им свои бесконечные истории про поэта Алексея Решетова – своего бывшего соседа по дому.

Когда-то поэт-сосед сказал к слову, что женщины в тридцать раз лучше мужчин. Потом он переехал в Екатеринбург, но недавно В. И. увидел его случайно на перроне – тот приехал в гости.

– А я встречаю двух женщин… это сестры жены. Помните, вы говорили, что женщины в тридцать раз лучше мужчин…

– Какую глупость я сморозил! – воскликнул поэт. – На самом деле они в сто раз лучше нас.

Сама Надия уже смотрела на Ермолая таким взглядом: если что, так я могу и не уезжать в Германию…

Скажем сразу: Надия отпала, потому что было затем общее собрание с эмчеэсниками.

Прогнозировали мощный паводок, вертолеты все время патрулировали.

– А гидрологов то не хватает, то тошнит в воздухе, как Машу.

При этом имени Ермолай вздрогнул. В самом деле, Маша сидела в средних рядах с блокнотом.

А в среде географов-гидрологов уже разбежалась волна: Марихен-Чепухен развелась…

Поскольку был очередной кризис, зарплаты срезали, свирепствовали слухи о сокращении, Ермолай и Маша никакой свадьбы не устраивали, а скромно в ЗАГСе подмахнули документ о новом своем семейном статусе.

Регистраторша на фоне триколора и с кислотным разочарованием в лице одно мгновение молча смотрела на Ермолая: навидались мы вас, разводим тут же, в этих стенах. Она почти зарычала: