Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Горка привычно запоминал слова, которые мерцали в голове друг за другом.

Вечером Горка присоединился к разговору родителей, когда за ужином они скупо обсуждали горе Поздеевых:

– Мам, почему все шумят, что шофер приставал к ней? – Он выпрямился, мысленно поместил во рту трубку и стал говорить прекрасным квакающим голосом артиста Ливанова (Холмса): – Во-первых, Мирошников только и ходил из дому на работу и с работы домой.

– Запруду сделал у ручья, карпов туда запустил, – добавила мать Горки.

Сын посмотрел на нее с выражением, как иногда смотрел отец – мол, женщина, что такое? – и продолжал:

– Во-вторых, он же поседел от потрясения. А если бы он был гад… Гады не седеют. В-третьих же – все происходило в глухом лесу, и он мог бы ее закопать в снегу, и до лета бы тела никто не увидел. Это же элементарно!

Отец сказал:

– Ну, Горка, ты казак: туда побежал, здесь сшурупил.

– Просто адвокат какой-то! – добавила мать.

А лучше бы сказали: мол, сэр Джордж, вы блестяще проанализировали эту комбинацию.

В это время пришла соседка Маруся Семиколенных. Она попросила листочек алоэ:

– Еще и палец нарывает! И так вечером упаду перед иконами, реву-реву, кричу-кричу!

– Вся Васильевка знает: Маруся молится, – вставил отец с непроницаемым лицом.

– Ну ничего: утром выпью водочки, запляшу, запою! Уныние ведь смертный грех.

– И вся Васильевка слышит: Маруся борется с унынием.

– У нас алой засох, пока к дочке ездила. Мой бегемот пьяный не поливал…

– Ну, какой же он бегемот, если в декабре заработал пять тысяч.

Маруся от возмущения казнила алоэ, только сок брызнул.

– Заработал, да все в горло пошло. Когда прихожу на исповедь, так и говорю: отец Сергий, надо что-то со мной делать. Мой так пьет, терпение ведь кончается, так и хочется топором его тюкнуть. А батюшка мне: тише, тише.

– Нет, зачем же, – невозмутимо заметил отец. – Пусть вся Васильевка знает: наша Маруся кается.

Маруся слегка смолкла, показывая своим видом: вы думаете, я за алоем пришла? Понюхала табаку, мелко потряслась, как трясогузка, взлетела с табуретки и сказала:

– Надо бежать. Сегодня к Поздеевым ходила, два часа как не бывало, а самогонки еще не нагнано к моему дню рождения. Да, хорошо, что у них еще дети есть.

Мать щедро отрезала Марусе еще пару целебных шипастых листьев алоэ (вместо прежних) и как бы невзначай обронила:

– А Горка сказал, что Мирошников не мог ничего такого над ней сотворить. Ведь гляди, какой у него сад! Какие арбузы в теплице!

– И кролики как из воздуха плодятся, – добавил отец и закурил.

– Все завидуют, ведь в чужих руках все толще, вот и говорят о нем что попало, – сказала Маруся.

Две струи дыма из отцовских ноздрей свивались и иллюстрировали перепутанность этого дела.

– А вы… возьмите поллитру и идите к Яковлевичу, там следователь остался ночевать. – Маруся подумала и добавила ради истины: – Хоть к рукам нашего участкового что-то прилипает, но он еще неплохой.

Горка тут сразу воткнулся в очередное размышление: как это – взятки берет, но вот прошлым летом обкуренная молодежь из района на «газели» сбила старика и помчалась дальше. Так Иван Яковлевич пустился за ними на старом «уазике»! Неизвестно, что там произошло в лесу, но участковый привез их обратно на «газели» всех семерых – связанных, избитых, а у одного было прострелено плечо.

У Ивана Яковлевича было еще много талантов, например, он хорошо пел. Как из него могуче изливалась «Многая лета» на юбилее Васильевки!

Пока родители отсутствовали, Горка боролся со страхом, бормотал: такой он сообразительный, этот Георгий, все его любят, Изюмская сказала: ты Каменская с яйцами… то есть не так сказала, но с таким смыслом. И вдруг – раз, и в яму под деревянный крест?! Горка словно весь налился безнадежной жидкостью, но избавился от нее с помощью привычного хода мысли: наука что-нибудь придумает, молекулярное омоложение там.

У участкового было простое лицо лесника. Отец Горки помаячил перед этим лицом склянкой и сказал:

– Что ты тут думаешь? Давай зови следователя.

– Он спит.

– Да, слабые эти городские… Знаешь, если Мирошников хотел бы все скрыть, он бы ее в снегу закопал, звери кости растащат – и все.

– По делу говоришь, – одобрил участковый. – Да я и сам Мирошникова в обиду не дам. Он же наш, васильевский.