Но Джордж ошибался в намерениях отца: в действительности Авраам Локвуд хотел лишь привить сыну джентльменское отношение к наживе, научить его скрывать эту свою склонность к накоплению. Некоторые проекты Джорджа оказались удивительно удачными, и это радовало отца. Приятно было убедиться в том, что у мальчика практический склад ума, и искусство делать деньги, способности к которому мальчик продемонстрировал, перестало быть главным предметом учебы. Денег и без того накопилось достаточно, и Авраам Локвуд считал, что его капитал будет неуклонно расти по мере того, как растет страна; к тому же гарантией дальнейшего обогащения служило вложение капитала не в одно предприятие, а в самые разные. Авраам видел, что сыну нравится финансовая деятельность, поэтому на него можно положиться: он наживет денег больше, чем потеряет, и будет постоянно наращивать состояние, удерживая тем самым за собой лидирующее положение в местных деловых кругах; и поскольку эта забота теперь снималась, то Авраам мог обратить внимание Джорджа на другие интересы, влиявшие на успех Дела: обзаведение семьей и обретение чувства фамильной гордости. Первую задачу Джордж с готовностью выполнил, женившись на представительнице рода Уиннов, этот брак обещал свои выгоды, когда подрастут его и Агнессы дети. Что касается второго, то имя Мозеса Локвуда, зарекомендовавшего себя человеком отчаянным, скорее помогало, чем мешало Локвудам возвыситься во мнении жителей Шведской Гавани и даже Гиббсвилла.
Главную опасность для фамильной гордости представляли возобновившиеся толки о сестрах Локвуд, Роде и Дафне, и Авраам Локвуд ненавидел их до самой своей смерти, ненавидел за то, что несвоевременное напоминание о них заставило его лгать Джорджу. Он ждал, чтобы Джордж созрел, и тогда он сам открыл бы ему тайну своих сестер, а также посоветовал бы, как с этой тайной быть. Но у него не оказалось на это времени, и он не успел наладить с сыном прежних добрых отношений, при отсутствии же добрых отношений он не мог выбрать момент, чтобы посвятить Джорджа в безымянную мечту о Деле Локвудов.
И тем не менее Джордж Локвуд действовал в соответствии с требованиями мифического Дела и его покойного строителя. Авраам Локвуд поработал на славу.
— Иногда мне казалось, что отец предпочел бы остаться на военной службе, — сказал однажды вечером Джордж Локвуд Агнессе.
— Не думаю. По-моему, он хотел стать бароном.
— Бароном?
— Феодалом. Вроде английского герцога.
— А, я знаю, что ты имеешь в виду. Мне все это известно. Закупить всю территорию от нас до Рихтервилла? Был у него такой план. Мы с ним вместе его разрабатывали. Но я не думал, что ты о нем тоже знаешь.
— Он сам мне о нем рассказал. В припадке откровенности.
— Вот как? Должно быть, уже перед концом. Вообще-то он не очень любил на эту тему разговаривать.
— А со мной заговорил. Значит, захотел поделиться.
— Ну, разумеется. Он тебя любил — и не только за то, что ты моя жена.
— Не думаю, чтоб уж очень любил. Но я — твоя жена и к тому же ждала ребенка. Я перебила тебя. Ты начал говорить о желании отца остаться на военной службе.
— Так вот. Он рассказывал мне о своем прошлом, о том, как много видел интересных людей — иностранцев, послов и их жен. Он был создан для такой жизни, и, я уверен, ему отдавали должное. И тем не менее решил вернуться в Шведскую Гавань. Время от времени выезжал на какие-нибудь празднества в Филадельфию. Но после стольких лет жизни в столице здесь ему, наверно, было скучно. Возможно, он сделал это из-за деда. Тот старел и начал часто болеть. Странно и то, что вначале мой отец не производил впечатления человека, способного принять на себя ответственность за дела. В университете он слыл повесой. Водил дружбу с очень веселой компанией.
— Обычная история для молодого человека, — сказала Агнесса. — Но потом перебесился и взялся за ум.
— Наверно, ты права. То же самое, видимо, случилось и со мной. Но меня никогда не покидала мысль вернуться жить сюда. Никогда. Я ненавидел Нью-Йорк и не могу сказать, чтобы Филадельфия мне нравилась намного больше. Мои знакомые и в том и в другом городе считают, что я живу на окраине цивилизации, но, по правде говоря, я считаю, что они… Когда я еду в большой город, то всегда знаю зачем: либо делать деньги, либо их тратить.
— Иногда и для того и для другого вместе.
— Да, иногда и для того и для другого вместе. Деньги — в той или иной форме — участвуют всегда. Здесь я хожу в контору пешком, а в кармане у меня — лишь несколько монет на тот случай, если встретится нищий. В больших же городах деньги у меня всегда на уме… и в бумажнике. Все удовольствия, которые может предложить город, продаются и покупаются, поэтому и мысли возникают невеселые, когда туда приезжаешь. А когда идешь в гости к друзьям, то не думаешь о том, во что это тебе обойдется и сколько брать с собой денег.
Читать дальше