Инна Александрова - Свинг

Во время войны оркестр, в котором было шестьдесят человек, имел два отдельных вагона и разъезжал по всему Белорусскому фронту и не только Белорусскому. Возили с собой и детей — негде было оставить. Так что фронтовой каши Рознер и его музыканты нахлебались сполна. И хотя, как уже сказала, Пономаренко хорошо относился к оркестру, после войны почти все оркестранты очень хотели вернуться на родину, домой, в Польшу. Хотели этого и Рут с Рознером: клетка, пусть и золотая, все равно клетка…

В августе сорок шестого Госджазоркестр БССР под управлением Рознера записал на грампластинку танго Эдди Игнатьевича «Прощай, любовь». Название оказалось пророческим: через четыре дня в газете «Известия» появилась статья некой Грошевой, в которой говорилось, что музыка, которую исполняет оркестр Рознера, — «махровая пошлость; оркестр играет произведения, не отвечающие вкусу советского слушателя; полнейшая безыдейность; низкая профессиональная культура; расчет на отсталые вкусы». Так пригвоздила мадам критикесса рознеровский оркестр и заключила: «оркестр — не наш, и пусть он играет в третьесортных варьете на задворках Европы».

После триумфальных приемов, после хорошей, доброжелательной прессы это был шок. Конечно, «Известия» выполняли партийный заказ, и Эдди Игнатьевич бросился к Пономаренко. Тот его не принял, а через секретаря предложил «хорошо отдохнуть». Им с Рут дали путевки в Сочи. Рознер не мог не подчиниться и, оставив оркестр на Юрия Бельзацкого, поехал «отдыхать», хотя, конечно же, было не до курорта. Оркестр без Рознера начал хиреть, сборы падали, а тут вдруг распоряжение из Москвы: снять имя Рознера с афиши. В августе сорок седьмого оркестр вообще перестал существовать…

Слово «джаз» уже приводило в трепет музыкальных критиков. Все они только и следили, как бы не отозваться о джазе положительно. Фокстрот стали называть «быстрым танцем», блюз — «медленным». Началось время, которое остроумный Леонид Осипович Утесов назвал «эпохой административного разгибания саксофонов». Это и привело к мысли — уехать. Но у нас — бьют, а плакать не дают. Эдди Игнатьевич очень просил Пономаренко отпустить по-хорошему. В ответ — отказ. Тогда Рознеры и решились на последний шаг.

Летом сорок восьмого, когда Рут была уже в Кокчетаве, туда приехала Маргарита Александровна, только что окончившая мединститут и на распределительной комиссии попросившая направить на работу в Северный Казахстан, хотя должна была остаться в ближнем Подмосковье. Рита считала, что в трудный час должна быть рядом с Рут. На такую добровольную ссылку не каждый способен. А в августе сорок девятого я уехала в Казань учиться: меня все-таки выпустили. Через какое-то время родители написали: Рут разрешили переехать в Караганду, там организовался маленький оркестрик из таких же сосланных, и Рут сможет в нем работать. В Кокчетаве «под занавес» ей позволили преподавать английский в школе, но «бдительная» инспекторша через месяц все запретила.

Жизнь Эдди Игнатьевича в годы ссылки была «разнообразной». Осужденный по статье 58–1 а и приговоренный к десяти годам лишения свободы, он должен был отправиться на Колыму, но… «задержался» в Хабаровске. «Задержка» продлилась четыре года. Из таких же сосланных музыкантов создали джаз-оркестр, выступавший, в основном, перед вольными, веселя их, однако иногда разрешали играть и перед заключенными, для которых музыка Рознера была и счастьем, и светом, и воздухом.

Рознер стремился в Магадан и даже просился туда. По необъяснимой своей наивности полагал, что в суровых магаданских краях у него быстрее пойдет срок. И в конце концов попал в Магадан, но через Комсомольск-на-Амуре. Из назначенных десяти отсидел восемь, а освободился лишь в мае пятьдесят четвертого, когда умер Сталин и вышло послабление.

Жизнь есть жизнь. В Хабаровске у Эдди Игнатьевича появилась подруга — ему ведь в то время было всего тридцать семь — тридцать девять лет. Певица Антонина Грачева, видимо, как-то скрашивала существование. Родился мальчик Володя, когда Рознера уже перевели в Комсомольск-на-Амуре, но Эдди Игнатьевич не очень-то был уверен в своем отцовстве: у Антонины водились и другие мужчины. А вот в Магадане Рознер действительно женился — конечно, без регистрации — на балерине Марине, которая была посажена за то, что во время оккупации в Николаеве выступала в кабаре. У нее тоже была «десятка». От совместной жизни родилась дочь Ирина, которую Рознер любил и которая, став взрослой, попросила отца вызвать ее в Германию, когда в семидесятые Эдди Игнатьевич туда уехал. Ирина выучилась в Германии, стала врачом и очень бережет память об отце.