Джон О`Фаррел - Лучше для мужчины нет

– Если тебе так хорошо, – сказал я, – то попробую на обратном пути часа на два застрять в пробке.

– Да, пожалуйста. По "Радио-4", вероятно, будут передавать пьесу, я смогу откинуть кресло, закрыть глаза и расслабиться. Блаженство.

– Тогда почему бы? – сказал я, ловя момент. – Почему бы нам не посидеть в парке, захватим книжку, вино и проведем пару часов, ничего не делая?

– Хм. А ведь это было чудесно, не так ли?

– Еще как. Давай, а?

– Ты только вообрази. Истинное блаженство.

– Ну так…

– Просто рай на земле.

Это микроскопическое потакание своим желаниям казалось Катерине неисполнимой мечтой, нелепой фантазией, которую не осуществить до конца жизни.

– Но это было бы нечестно по отношению к маме.

– Но ей нравится сидеть с детьми.

– Это было бы нечестно по отношению к детям.

– Но им нравится, когда с ними сидит твоя мама.

Катерина замолчала – у нее кончились отговорки.

– Нет. Я просто не могу. Извини.

В том-то все и дело. Ей хочется проводить с детьми каждую минуту, а мне нет. Это означает, что я не могу видеть ее отдельно от детей – за исключением таких вот случаев, когда мы ждем в очереди, пока нам покажут ультразвуковое изображение очередного тирана.

Катерина плотно сплела ноги и стала раскачиваться на пластиковом стуле.

– Тебе, случайно, не хочется в туалет?

– Как ты можешь такое говорить? – с мукой в голосе процедила она, заглатывая очередные полпинты минеральной воды из пластиковой бутылки.

Катерина полагалась на авторитетное мнение, будто эмбрион виден лучше, когда мочевой пузырь матери полон. Судя по числу галлонов, которые Катерина накопила в своем пузыре, она рассчитывала на сеанс у Дэвида Бейли [26] Известный английский фотограф, прославился своими постановочными портретами знаменитостей . "А теперь портрет в три четверти, пусть эмбрион повернет голову и улыбнется. Улёт. А теперь, маленький мой, обними рукой плаценту и подними большой палец. Полный кайф! А теперь… Я хочу, чтобы ты показал одной рукой на родовой проход, а на другой скрестил пальчики. Ха, ха, ха, потрясно!"

– Я больше не вытерплю, – простонала Катерина. – Если он еще раз надавит мне на мочевой пузырь, я обмочу трусы, точно говорю.

– Тогда сходи сейчас.

– Нет. Я хочу, чтобы первое изображение малыша хорошо получилось.

– Постарайся об этом не думать. Делай упражнения для таза или что-нибудь еще.

– Я их уже делаю.

Я знал, что Катерина не обмочится, – разве только, если доктор скажет, что у нее близнецы. Так случилось с Ником и Дебби, супругами, что жили по соседству. Они отправились на УЗИ, и им вдруг сказали, что у них будет двойня. А они возомнили, что это классная новость. Когда я в последний раз проходил мимо их дома, то наткнулся на дедулю с бабулей, но, приглядевшись, понял, что передо мной Ник и Дебби собственными персонами – через шесть месяцев после рождения близнецов.

Наконец, подошла наша очередь, и доктор попросил Катерину лечь. Демонстрируя уверенность в том, что моя жена не чурается гигиены, он оторвал большую полоску бумаги и расстелил ее на кушетке – не дай бог Катерина коснется дермантиновой обивки. Меня в кожных болезнях почему-то не заподозрили и разрешили запросто, без всяких подстилок, усесться на стул. Затем врач подкатил некий жуткий агрегат, с виду кошмарно дорогой – чудовище это он назвал ультразвуковым аппаратом. Разумеется, ультразвуковое исследование зародыша – чистое, незамутненное шарлатанство. Вам вовсе не показывают вашего ребенка. Наверняка, когда в службе здравоохранения проводили сокращения, одному из бухгалтеров пришло в голову, что ультразвуковые исследования – напрасная трата денег. Все дети выглядят внутри матки одинаково, поэтому в наши дни вам просто показывают видеопленку, снятую еще в шестидесятые годы. Потому-то она черно-белая. Нам всем велят смотреть на монитор, где мотается один и тот же зародыш, а мы сжимаем супругу руку и кусаем губы при виде неземной красоты неродившегося младенца. Но на самом деле мы видим всего лишь гинекологический эквивалент той разноцветной таблицы, которая возникает в телевизоре, когда заканчиваются все передачи. Мы видим зародыша, который родился много лет назад. Теперь он вырос, работает топографом и живет в Дройтвиче. И до сих пор получает гонорар за свою первую роль.

Понятное дело, видимости ради врачи по-прежнему намазывают живот вашей жене ледяным гелем, трут вокруг какой-то щеткой, а потом тычут в серую кляксу на экране и объявляют: "Вот это голова, видите?" – а клякса напоминает пузырь из плохо любительского фильма шестидесятых годов. Но вы рады до безумия, вы уже души не чаете в этой кляксе, и у вас даже тени подозрения не зарождается, когда друзья говорят: "Точь-в-точь наша Джокаста".