Степан Калита - Сполохи детства

У нас в классе в тот же период обнаружился один «классовый враг». Раньше он был нормальным мальчиком, как все, но когда дошло дело до вступления в пионеры, выяснилось, что ему «не разрешает отец». Скандал был на всю школу. Парнишка с ленинским именем Володя Умчев был очень талантливым, выступал на многих утренниках, читал по памяти стихи, причем, в основном, Маяковского, читал проникновенно, зычным голосом — «ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний наступит, буржуй». Его даже отправляли от школы на смотры артистических талантов. И вдруг — такой фортель. Многодетная семья Володи оказалась под пятой верующего отца. Подозреваю, и детей в семье было столько, потому что бог не велел предохраняться. На бедного Умчева было страшно смотреть. Он, конечно, хотел, как и все, в пионеры. Тем более, что книжки о пионерах-героях тоже читал. И на уроках специально приглашенного партийного преподавателя все аккуратно записывал. И гимн пионеров учил, как все мы. Но тут нашла коса на камень — «нет, и все», сказал Умчев-старший, «мой сын пионером не будет». К нему даже ходила домой комиссия из школы, чтобы понять, что, собственно, происходит — настолько это было необычно.

— Безобразие, — ругалась потом школьный завуч. — Не дать сыну вступить в пионеры. Уму непостижимо!

— А у тебя что отец против советской власти? — помню, спросил я Умчева.

— Да ничего он не против, — ответил он.

— Как не против, если не хочет, чтобы ты был пионером?

— Ну, не хочет и все…

Я, да и другие ребята, решили, что Умчев что-то скрывает.

Я рассказал эту историю дома, и отец хмыкнул:

— Так он этот, наверное, враг народа.

— Что ты несешь?! — одернула его мама. — Какой еще враг народа?

— Ну, я не знаю, — сказал папа. — Странная какая-то история. Я про такое не слышал…

В школе решили, что сын за отца не отвечает.

— Ты хочешь быть пионером? — спросила завуч, поглаживая Володю по лохматой голове.

— Конечно! — заверил он ее.

— Значит, будешь. — Решила завуч. — А папе мы ничего не скажем.

Принимали Умчева в пионеры в последнюю, четвертую, смену. После чего в школу заявился его отец с моржовыми усами и длинными патлами, торчащими из-под белой шляпы, и долго кричал что-то завучу, так что, хотя дверь была закрыта, мы все слышали — ругаются.

Я Умчеву сильно сочувствовал. Мне было проще. Я же из семьи, где бабушки и дедушки — настоящие коммунисты. Такой вопрос — вступать или не вступать в пионеры — даже не стоял. Конечно, вступать. И желательно в первых рядах, на Красной площади. Но в первые меня не взяли. Сказали — надо подтянуть успеваемость. Так что меня принимали во вторую смену, в доме ветерана Великой отечественной войны. Тоже почетно. Хоть и не так, как на главной площади страны.

Нас было человек десять и учительница. Мы специально приехали к ветерану из нашего района, чтобы у него дома провести торжественный обряд посвящения. Он явно ждал нас, волновался. И, наверное, от волнения уже с утра хлебнул лишнего. Ветеран жил один — поэтому остановить его было некому. Встречал он нас в военном кителе с медалями поверх спортивных штанов с вытянутыми коленками и в тапочках.

— Проходите в комнату, — торжественно сказал он.

Из коридора была видна кухня. Я успел заметить на столе бутылку водки, рюмку и колбасу в тарелочке.

Заметив мой взгляд, ветеран поспешно прошел и прикрыл дверь на кухню. Но его попытки скрыть «слабость» были напрасны — запах перегара ощущался во всей квартире.

А вообще, там было довольно аккуратно, несмотря на отсутствие женской руки.

Мы прошли в большую комнату, пахнущую по-стариковски, и остановились в центре, не зная, что делать дальше.

— Ну что ж, — сказала учительница, — вот мы и у Матвей Константиновича, настоящего героя Великой Отечественной Войны. Все достали галстуки, и повязали их на шею.

— Ой, а я забыла, — вдруг объявила одна из девочек и тут же разревелась.

— Ну что ж ты, еб твою мать, — горестно выдохнул Матвей Константинович. И девочка тут же перестала плакать от испуга. — Ладно, — успокоил ее ветеран. — Так постоишь, потом повяжешь, ничего страшного. Поняла, дуреха?

Она закивала. На следующий день она действительно пришла в школу в галстуке — и никто не обратил внимания на то, что ее не принимал в пионеры лично ветеран Великой Отечественной.

Я достал из кармана аккуратно сложенный галстук, повязал его, как учили на специальных уроках, и уставился на Матвея Константиновича. Остальные поступили так же.