Степан Калита - Сполохи детства

То же самое, увы, произошло и с драматическим театром. Хотя я с большим интересом сначала внимал действию и диалогам, льющимся со сцены, но мама выбирала спектакли все сложнее, чтобы мое развитие в сфере искусства продвигалось как можно активнее. Дошло до того, что на моноспектакле одного известнейшего актера я встал из второго или третьего ряда (точно не помню) прямо во время действия и громко выкрикнул: «Какая чушь!» После чего быстро удалился по проходу. А он продолжил монолог — весь спектакль состоял только из его текста. Самое удивительное, что многие годы спустя я увидел этого актера в одной телепередаче. Он с грустью рассказывал, что вот уже десятки лет не делает моноспектакли, потому что в Москве один мальчик лет шести встал во время действия и, молвив: «Не верю ни единому слову, как старик Станиславский!» удалился. Так в его памяти трансформировался этот эпизод из моего детства. Мне жаль, что я отравил карьеру этого достойнейшего человека, но такова жизнь…

Поскольку я был самостоятельным мальчиком в свои шесть, я сел на трамвай и поехал домой, уже зная, что дома мама устроит мне скандал. Но скандала не последовало. Она продумала мой уход и поняла, что была не права, заставляя меня воспринимать слишком сложные взрослые спектакли. Тем не менее, «вакцинация культурой» продолжилась. Я уходил с оперы, разрывая программку в клочья. Я бросался прочь с балетной постановки, плюнув на пол от отвращения. Я едва не уронил скульптуру в музее естественной истории. И наконец добился права — не посещать с мамой культурные мероприятия.

— Ну и оставайся неучем! — заявила она.

— Ну и останусь! — упрямо ответил я.

Погружение в книги — вот что всегда было для меня главной «прививкой культуры», что развивало меня, формировало характер и делало личностью. Все остальное я решительно отвергал, перекормленный искусством до тошноты.

— Хотите в театр, девочки? — спрашиваю я иногда своих дочерей.

— Пап, мы лучше в кино… — Они у меня простоватые, если говорить откровенно. Но я не сильно переживаю по этому поводу.

— Ладно.

Я знаю, придет время — и им еще придется походить по театрам. Потому что приличные молодые люди в России (слава богу, мы не в США, где водят на стадион) пока еще приглашают девушек в театр — если, конечно, у них серьезные намерения. Помню, как я, молодой негодяй, водил девиц на один и тот же спектакль «Дон Жуан» в театр Моссовета, 12 раз, потому что билеты стоили очень дешево — и мне казалось — это отличный намек на то, как должны продолжиться наши отношения…

В драмтеатр водили нас время от времени и учителя. Для них это было настоящим кошмаром — попробуй уследи за неуправляемой толпой школьников. Для артистов — бесконечным ужасом. Для учеников — праздником жизни.

Помню, на одном спектакле происходила постельная сцена, и кто-то из хулиганов из параллельного класса крикнул на весь зал: «Да еби же ты ее, еби!..»

Тут же воцарилась тишина. Актеры сели на постели и уставились в зал, стараясь взглядами из-под насупленных бровей отыскать негодяя.

Между рядами уже пробиралась строгая учительница средних лет в роговых очках, которой было поручено проведение культ-похода.

— Я тебе поебу! Ох я тебе поебу!!! — хрипела она, стараясь при этом говорить шепотом.

Спектакль все же продолжился, когда нарушителя спокойствия (сейчас он был героем) за ухо вывели из зала. Но то и дело возникали смешки. Актеры реагировали очень нервно. Я заметил, что у главного героя подергивается глаз. А у актрисы трясутся руки…

Зато после антракта они вернулись веселые и продолжили действие с каким-то удивительным воодушевлением, словно не было этой отвратительной сцены — сейчас я думаю, за сценой оба накатили коньяка, грамм по сто пятьдесят, не меньше. Меня бы меньше, во всяком случае, не успокоили.

Мы с одноклассником и моим приятелем Максом Шмаковым (все звали его просто — Шмакс) пробрались за сцену перед третьим актом, и я слышал, как в гримерке артист вещает приятным баритоном:

— Ну, что поделаешь, ведь это же дети, Марго, ведь мы их, в сущности, любим. Хотя сейчас, признаться, я их где-то даже немножко ненавижу. И даже чуть-чуть удавил бы гаденышей вот этими самыми красивыми руками.

Марго при этом всхлипывала и жаловалась, что ее бросил какой-то Харитонов, а ведь она посвятила ему лучшие годы жизни, и что она не знает, что теперь она будет делать одна, когда из репертуара она вот-вот вылетит — и придется ехать в провинцию, чтобы хоть там играть что-то…