Степан Калита - Сполохи детства

В общем, в первом классе я учился из рук вон плохо. Мне никак не давалось чистописание. Девочки выводили буковки аккуратно и ловко, как будто учились раньше в японской школе каллиграфии. У меня же, как я ни старался, получались корявые строчки непохожих друг на друга уродливых символов. Ко всему прочему, с моей головой явно было что-то не так с самого раннего детства — все знаки я писал в зеркальном отображении. Нет, я писал слева направо, как и полагается, но почему-то переворачивал значки. Точнее говоря, они переворачивались сами. Некоторые мне удавалось повернуть правильно. Но другие упорно вставали не так, как надо. В результате, моя учительница пришла к выводу, что я вообще не умею писать.

За «зеркальное письмо», за невнимательность, за плохое поведение (я частенько бил тех, кто мне не нравится) меня отправили на дополнительные занятия в «школу дураков». Так мы называли учебное заведение, где обитали дети попроще. Мы же сдавали небольшой экзамен, чтобы поступить в первый класс — так что наша школа числилась в лучших. В «школе дураков» с такими, как я, трудными детьми, работала женщина-психолог. Она собиралась сделать из нас маленьких гениев всего за несколько месяцев. Из нашего класса для корректировки выбрали троих — меня, моего приятеля Серегу (он был туповат с детства) и настоящую оторву — Свету Дубинкину — Тасве Кинабиду, как называл ее я, играя в переставление слогов имени. У Светы было две косички, неровно торчащие из головы, и отсутствовал передний зуб, что позволяло ей оглушительно свистеть. Вообще, с девчонками мы не дружили, но Света была исключением. В общем, компания для коррекционных занятий подобралась самая прекрасная.

Учащиеся «школы дураков» меня нисколько не волновали. В первом классе я думал, что самый крутой, и могу навалять всякому. Но как только мы оказались на территории школы, мне прямо в голову прилетел кирпич. Просто кто-то из «дураков» решил развлечься — запулить кирпичом в незнакомых ребятишек. Что ж, я убедился, что школу так назвали справедливо. Посетив местный медицинский кабинет, а он был «дуракам» действительно необходим, я с раненой головой, помазанной зеленкой, был затем препровождён к психологу. Эта «милая» женщина тут же обвинила в конфликте меня, заявив с порога:

— Ну и чем ты разозлил мальчишек?

Меня так поразила эта несправедливость, что я даже не нашелся поначалу, что сказать. Просто стоял, открыв рот, и смотрел на нее.

Вмешалась Светка:

— Я все видела, он совсем ни при чем. Мы только пришли. А они сразу…

— Молчать! — оборвала ее психолог. — Я не тебя спрашивала. Итак, я тебя слушаю…

— Ничего я им не сделал, — пробурчал я. — Я вообще их не знаю.

— Верится с трудом, — насмешливо заметила коррекционный педагог. — Просто так… по голове никто не получает. Усвой этот урок!

— Хорошо, — сказал я, прошел и сел за парту.

— Разве я сказала, что ты можешь сесть?

— У меня голова болит.

— Встань, и дождись разрешения…

Я нехотя поднялся, поплелся к дверям, встал возле них. Она выждала не меньше минуты, затем сказала:

— Теперь можешь сесть.

Я сразу понял, что перед нами на удивление злая тетка. И «коррекционный класс» будет не самым лучшим времяпровождением. Так и оказалось. До сих пор не понимаю, зачем она вызвалась вести эти уроки. Она сама явно ненавидела то, чем занималась, и тех, с кем занималась. Наверное, ей доплачивали за дополнительные часы.

— Значит так, — сказала она, — вы будете приходить ко мне после занятий три раза в неделю, в понедельник, среду и пятницу. Прогулов я не приемлю. Если вы не пропустите какое-нибудь занятие, я немедленно сообщу вашему классному руководителю. И родителям! Это понятно?!

Мы уныло покивали.

— Достали тетради, — скомандовала психолог, — посмотрим, как вы пишите…

Мои зеркальные каракули привели ее в ужас.

— Как тебя приняли в «такую» школу?! — вскричала она. — Скажи, ты не заикаешься?

— Нет.

— А раньше заикался?

— Нет.

— Странно. А тебе не удобнее писать левой рукой?

— Нет. Левой я вообще не могу писать.

— А ну-ка попробуй.

Я честно написал под ее диктовку несколько слов. Она совсем спала с лица — и я понял, что дело мое плохо.

— Я думала, ты хотя бы левша, — заметила психолог упавшим голосом. — Но нет…

— Мне очень жаль, — я даже начал ей сопереживать.

Больше она уже не выражала удивление или удрученность. Ее реакции на все наши ошибки и недочеты были одинаковы — гнев, крики, топанье ногами. Она натурально так заводилась, что прыгала, и крупные ее ноги то и дело ударяли в пол. Больше всего она невзлюбила Серегу, все время называла его «тупица, бестолочь, урод». Мне доставались другие эпитеты: «шизик, двинутый» и почему-то «волдырь». Причем, последнее было самым обидным. Я никак не мог понять, отчего я стал «волдырем». Свете «педагог от бога» объявила, что она вообще — не девочка, потому что девочки так себя не ведут. И постоянно подчеркивала, что девочка не может ходить без переднего зуба. Тасве Кинабиду отсутствие оного совершенно не мешало. По-моему, к своей внешности она была абсолютно равнодушна. Мне Светка напоминала лягушку — выражением безмятежности на некрасивой физиономии с большим ртом. Выдавали ее только озорные черные глазки.