Натиг Расулзаде: Слияние

— Обиделся? — участливо спросила она, и он тут же растаял и забыл про свою чуть-чуть обиду. — Ну, ладно, поднимайся побыстрее, одевайся. И забудь сюда дорогу. Раз и навсегда! Нечего улыбаться, я серьезно говорю.

Но он не забыл дорогу.

После знакомства с Розой резко изменилось его отношение к своей сверстнице из параллельного класса, к девочке Наргиз. Те романтические, порой сентиментальные чувства, которыми он обрамлял свою несчастливую любовь, истаяли как туман, как дым. Он более трезво посмотрел на девочку и понял, что то безответное чувство, то её отношение к нему, те брезгливые гримасы, что она строила, завидев его, опасаясь, что он подойдет и заговорит с ней, все то, что он до недавнего времени принимал за трагедию, мировую драму в душе своей, была всего лишь очень часто встречавшаяся история неразделенного чувства гадкого утенка, который то и дело влюблялся в поисках сердца, что ответит на его любовь. Но девочке не нужно было его сердце, ей не было дела до его души, какой бы богатой эта душа ни была, её интересовала только внешность парня, как он выглядит, как одевается, влюбляются ли в него другие девочки, на чьем фоне она бы смотрелась выигрышно: вот, мол, вы его любите, а он влюблен в меня и вас в упор не видит. И очень скоро любовь его, не подпитываемая с другой стороны сошла на нет, тем более что и девочки, источника былой любви его не было рядом, она с семьей на все летние каникулы уехала на дачу, а он, как обычно, остался в городе, душном, жарком, вдали от моря, от пляжей городе, который он ненавидел особенно остро в летние месяцы, когда многие из его школьных товарищей разъезжались по дачам, по курортам с родителями, уезжали кто куда и в начале сентября приезжали обратно, загорелые, веселые, полные впечатлений. Он, поначалу строивший планы, как отомстит за неразделенное свое чувство, когда предмет его любви вернется в школу после каникул, теперь даже этому не придавал значения: она ему стала абсолютно безразлична, и самолюбие, совсем еще недавно бывшее столь болезненным в нем, теперь не чувствовало никакого ущемления и никаких страданий.

Он стал ходить к Розе. Он стал избегать товарища, который привел его к ней, и попросил её назначать тому другое время, чтобы они тут не сталкивались.

В дальнейшем, когда она привязалась к нему и с каждым разом привязывалась все сильнее и крепче, она как-то сказала, глядя с постели, как он натягивает на свое мускулистое тело рубашку и брюки, торопясь в школу:

— Ты хоть понимаешь, чем мы занимаемся, понимаешь, как это опасно? Ведь ты — несовершеннолетний, мне тридцать девять, это же прямое совращение малолетних! Ты понимаешь, что меня могут судить за это?

— Плевать, — только и сказал он.

— Да, тебе плевать… А что мне делать? Мне… мне перед собой стыдно! Бог мой, ну за что мне такая напасть?! Что мне делать?!

На самом деле, что ей было делать, если долгие годы спавшее чувство в ней пробудилось теперь и виновником этого пробуждения был именно этот мальчишка, этот прыщавый шкет (кстати сказать, он утратил свои безобразные прыщи после того как стал активно жить с ней), этот малоразговорчивый, по-мальчишески грубый юноша, в глубине души очень даже нежный, боявшийся показать эту нежность, не желавший показаться сентиментальным, а следовательно, по его мальчишеским понятиям — слабаком. Такого на улице она бы и не заметила, не обратила бы на него внимания. Но долгое отсутствие в её жизни мужчины, когда порой она даже стала забывать, что она женщина, женщина в самом соку, в самом, можно сказать, расцвете телесных сил, сделало Розу замкнутой, несколько нелюдимой. И первый попавшийся мужчина, а в её случае мальчик пришелся очень кстати, показался ей желанным, именно тем, кого она так долго ждала. Её любовь проснулась и стала освещать объект любви именно с тех сторон, что ей так нравились, не могли не нравиться, плохого она не замечала, что и было вполне естественно у влюбленных. Но и влюбленной, нельзя сказать, чтобы она себя так конкретно чувствовала: останавливала разница в возрасте, чтобы она могла себя так назвать, но привязанность сказалась почти сразу же. А то чему она невольно учила его в постели из своей небогатой сексуальной практики, он так быстро и активно усвоил и так умело орудовал своим внушительным для такого худенького тела хозяйством, что ей оставалось только благодарить бога за такой неожиданный подарок. Он тоже — она замечала — при всей своей мальчишеской резкости характера привязывался к ней, первоначальное желание только обладать телом её постепенно переходило в стремление узнать её поближе, как человека, полюбить её человеческие качества, и он проникал в её душу все глубже, и это проникновение открывало ему неиспытанные еще в малой его жизни источники духовного наслаждения, что сливаясь с наслаждением физическим давало несказанное удовлетворение. Одним словом, они оба начинали по-настоящему любить друг друга. Но её мучило, что он так молод, что она занимается предосудительным делом, и приняв его несколько раз у себя дома, она категорически запретила ему приходить к ней и пообещала все сама устроить насчет места, квартиры, где они могли бы свободно встречаться, не боясь любопытных соседских глаз и ушей.