Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

Он стоял на странной равнине, непривычно безбелой — снега не было. Небо нависало глубокое и голубое — уже не серо-ржавый глупый колымосковский Железный Купол. Под ногами была трава — и опять не москвалымская красная потрава, хищно лезущая сквозь снег, цепкая, колючая, а буде сварена — дурманящая, тварь пустоши. Здешняя трава сидела на месте, зря не прыгала, дотронешься — зеленое, шелковисто… былинки… Мохнатые небольшие жужжали, пахло сладко, хорошо. Пронзительно чирикающие летающие чертили победительно над головой, крылья сложив в углы — птички Птаховы! Да это ты вот куда угодил, божий человек, сказал себе Илья, Счастливые Луга, страна Арфадия… Сейчас из облака запоют… Отмучился. Илья снял шубу, бросил на траву, содрал с себя роговую кольчугу, оставшись в одной длинной холщовой рубахе. Стилет, подумав, взял в рукав. Вокруг не было никаких следов домов или иных строений. Жилья людья. Дымов, копыт и душ. Сияния огнив. Ничегошеньки. Чисто. По левую руку невдалеке текла река — он видел свободное ленточное струение воды и солнечные блики на поверхности, и вольные всплески в глубине, там кто-то обитал. Справа тянулись небольшие конические холмы, поросшие крупными красными цветами и кустарником, цветущим розово.

Всадник появился на вершине холма и вгляделся, приставив ладонь дозорно. Конь под ним был бел и могуч. Завидев Илью, всадник издал восторженный вопль и, ударив коня босыми пятками, поскакал вниз.

— Илья Борисыч! — кричал он радостно и махал рукой над головою. — Ура!

Цветы летели комьями из-под копыт, развевалась по ветру русая грива всадника. Конь мчал прямо на Илью, но за шаг до него умело встал как вкопанный, всхрапывая и роняя пену. Илья — бежать некуда — раскрыв рот, рассматривал животное с седоком. Животное было похоже на колымосковских горбунков, однако вдвое выше и почти бесшерстное. Белоснежные атласные бока лоснились, играли белым рафинадом (да уж не багряным!). А седла не имелось. Ангелам седла не надо, они так. А седок… Это был тот самый чудотворный спаситель, срубивший лучеметом башку снежному змею. Сейчас на нем не было серебряного комбинезона, он явился голый по пояс, в коротких кожаных штанах, бронзово загорелый, улыбающийся во весь рот, светлые выгоревшие волосы до плеч, тонкие юношеские усики — полоской над губой. Мускулы шарами так и катаются под гладкой кожей — крепок отрок! На шее у него на тяжелой золотой цепи висел оберег, «щит пращуров», такой же, как у Ильи на вые на истертой вревочке.

— Не узнаете, Илья Борисович? — весело спросил отрок. — Это ж я — подшефный ваш мальчик-с-пальчик из 5-го «В»… Еще на закорках меня возили…

— Мальчонка-опекун! — ахнул Илья. — Карапуз-всезнайка! Вытянулся-то как…

— Развился, — скромно сказал отрок. — Зовите меня теперь просто Савельич.

— А где это мы, мой Савельич?

— На Кафедре, Илья Борисович, — белозубо объяснил отрок. — А мы слышим — «калитка» хлопнула… Ну, наконец-то, думаем… Долго ж вы… Ладно, садитесь, поехали.

Илья неуверенно оглянулся, переступив босыми ногами.

— Но где… э-э… тележка?

— Какая там телега! — засмеялся бывший мальчик и приглашающе похлопал по крупу коня. — Сюда садитесь, за меня будете держаться. Поскачем, как братья полей и шатров!

Делать нечего — Илья вздохнул и полез взбираться. Савельич помог, протянув твердую загорелую руку. Конище, спасибо еще, стоял спокойно, гордо потряхивая хвостом. Илья кое-как вскарабкался и примостился позади отрока, вцепясь в его широкий кожаный ремень. Савельич чмокнул губами, присвистнул повелительно — жеребец взвился на дыбы, ржанул и рванул с места. Причем нет, чтоб ритмично передвигать копыта — он пошел скакать гигантскими прыжками, чуть не под небо. Илья поначалу обмер, закрыл глаза и поник, но потом быстро привык, и ему даже понравилось. Дух захватывает! Вскачь! Земля прочь из-под копыт летит! Запах солнца и полыни! Савельичье счастье! Через ручей переезжали с круглыми камнями на дне, и Илью обрызгало, и он засмеялся. Въехали в густой лес и, наконец, перешли на шаг — нагибаясь, отводя мохнатые ветви в сторону. Отрок попутно рвал с кустов голубые ягоды и кидал в рот. Тут не чувствовалась степная жара, пахло уже не полынью, а хвоей. Начально вечерело, ранний сумрак упал. Блеснуло в закатных лучах круглое, как блюдце, лесное озеро. Протоптанная дорожка вела к нему, виднелись дощатые мостки, камыши, и на берегу — красивый бревенчатый дом с остроконечной, как у старинных колымосковских теремов, красной черепичной крышей. Словно ожила картинка из дедароновских притч про заколдованное местечко. «Юдце защемило!» — всплакнул бы дедушко.