Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

Да-а, гимназия, вздрагивая… Учителя с отставанием в развитии. Вообще людишки пришкольные были, конечно, щедрой души, сердешные — зачуханные, мелкие, въедливые — шипящие глухие согласные… Воробьишки! Но встречались и титаны, не разлей вода — прямо Ляксандр Иваныч да Миколай Платоныч — египетские горы во плоти! Личности! Колокола! На педсовете препод труда дядя Кондрат, притащив сидор со струментом, отрешенно сидел в углу и точил напильником ножовку — скрежещущие звуки никого не смущали — все бубнили свое бестолковое наболевшее. Фук-просвещенье! Илья, зевая в кулак, в сотый раз рассматривал висящую на стене картину «Допрос Абакума Фырова» — как тот активно выбивал истину. Однажды, хоть интересно, училки-началки внесли оживление — внесли на педсовет четверть самопального горячительного и сорвали обсуждение итогов четверти.

А так — тускляк, нехочуха, однообразие. Дремучая смесь. Знай химичь цифирь. Ежеутренне Илья, подневольный учара математики, автор блестящего рукописного «Решебника для старших классов», прошмыгивал в класс — мой милый кабинет с окном заиндевелым и иконкой Кузанской Божьей Матери над классной доской — дети, сняв шапки, послушно вставали из-за парт, он мельком смотрел, не подпилили ли ему ножку хромого стула и не прожгли ли сукнецо на столе, просил отложить пеналы с нюхательным клеем, раскрыть тетради и навострить уши, и принимался бойко объяснять вслух евклидку и апеллесово штриховать и линеить на доске, все время прислушиваясь, ожидая — ничего не мог с собой поделать, аж желудочки сжимались, когда шаги в коридоре и дверь скрипела от сквозняка — что вот-вот войдут в главе с Директором, возьмут гадливо за шкирку, потыкают носом в доску и вышвырнут за порог. Хорошо представлял, в лицах. Общее ликование, дети подбрасывают шапки вверх… Но ничего подобного пока не происходило. Ну, бывало, Директор оставлял после уроков без обеда — дрова колоть, огород в подвале копать… Завучиха, случалось, ездила на нем верхом — ох, ах, еще, еще… Ну, ерунда. В общем, врос, успокоился. Всегда был смысл смыться с опасных улиц — сюда, нырнуть в школу, как в щелку, где гимназический сброд за партами отцу учителю, как брату рад: «Здравствуйте, Илья Борисович, садитесь — поближе к столу…» Да-а, гимназисты-братчики… Какие были гиганты Просвещенья! Ратмир-староста, протяженно-сложенный братец Евпатий, мальчик-подшефный — бутуз-вундеркинд… Могучий единый организм — Гимназический Братанат. Слиянье! Светильник коллектора. И Илью обратили, и вот он уже «брат поневоле», и его мучают почемучки — а как же «равенство в братстве», кто верховенствует, кто кит-то? Эх, Илюшечка, учитель-сорванец, связался со школьниками! Братский на всю жизнь «Союз мальчиков», Братство Святой Правды — тихие мальчики, будто живые. Крестовые братья… Их походы — гимназическое воинство в снегах, обтянутые мехом щиты, ранцы за плечами, мечи на боку — беспощадны и расчетливы. Страшно подумать, чего может Ратмир-братолюбец достичь — дай ему только судьба в руководители учителя-математика! Лезет в голову почему-то разборка номер пять на Седьмой версте между гимназистами, доставившими честной товар в шестнадцати мешках на четырех санях, как в условии было сказано, и «реальными ребятами», поклонниками бога Пту. Истоптанный снег, сосны вокруг, тяжело груженные нарты стоят, мохнатые вожаки лежат, высунув языки, грызут колымосковскую юколу. Илья осторожно выглядывает из дорожной кибитки. Кнуты, тулупы, ухмылки с хрипотцой, свинец в рукавицах. Нюханье на пробу с деревянной ложки. Истеричный вопль главаря реалистов: «Кидня! Худая трава! Грибы повапленные!» (покрашенные, значит, фальшак) и холодной голос Ратмира: «Я разумел, что мы имеем дело с высококультурным культом», и как Евпатий потом орудовал колуном по скулам — запомнилось… Сугробных скал суров оскал, и крик поистине ужасный, а снег вокруг внезапно стал красный, красный — сочинилось…

Где вы нынче, райские мальчишки-гимназисты, верные ученички-елисеи, увы, увы? Это ж какой был выпуск — буря и натиск! Кстати, кто-то ныл, что о завершивших ученье надо говорить «выученики». Так верней, раскатистей. Не ученики, но выученики Его — вы. Брахим небесные! Да, да, братцы, надо так. Да жаль, давно исчез избранный славой Ратмир со товарищи, чей сотов мед и дружен меч — словно ушел под лед, канул, поди сыщи, весь вездесущимый десятый «В». Пропали лихие школьники, как и не было. Загубили, истинно говорю вам, загубили. Люди рассказывают, оглядываясь и почесываясь, будто после батогов, — Уехали. Ухнули с концами. И на низкое хмурое небо при этом почему-то смотрят. Такие пироги с угой.